Смерть полна сюрпризов!
Шрифт:
– Я подумаю, – сказала она после паузы, пряча улыбку.
– Я встречу тебя?
– Не надо.
– Приедешь? – Я положил ладони на ее ладони, которыми она накрыла свои колени.
– Иди! – Она высвободила одну руку и тихонько оттолкнула меня. Я подумал: «Приедет!» Изобразил губами поцелуй, чмокнув воздух, отвернулся и ушел.
Весь день до вечера душа пела. Я купил букет роз. Вечером Нина позвонила и сказала, что не сможет. Хотела – честно! – но не получается. Чтобы не обижался.
Я поверил: хотела. Что там за дела у нее? Расспрашивать не стал. Чувствовал, торопится куда-то. Сама расскажет, если захочет. Хотя до сих пор она не слишком много о себе говорила.
В последующие дни оптимизм мой рассеялся. У себя на работе Нина не появлялась. И Светки не было. Вовочка тоже, наконец, взволновался, съездил к Светуле домой. На другой день доложил:
– Болеет. Лежит с ангиной. Мороженого переела, что ли?.. Про твою говорит это… Может, не стоило бы, конечно, тебе знать… Заморочки у нее какие-то с Солидолом, как ты его называешь. Вдруг про тебя прознал?
– Буду ждать с нетерпением вызова на дуэль! – отреагировал я. «Черт знает что за дела! – подумал при этом в раздражении. – У нее, видите ли, заморочки с этим козлом! А меня за кого тут держат? За скомороха, что ли? Что за комедию ломает Нифертити? И того не бросает, и со мной крутит. Причем, не таясь и не стесняясь. Меня – во всяком случае! Что за роль она мне отвела?..»
В преддверии первого сентября в институте был объявлен субботник. Завгар Матвеич руководил в гараже. Все мы вооружились, кто метлами, кто носилками и лопатами. Принялись вычищать институтский двор – «изнанку». Один только Леня Бубен сидел на табурете в цивильной одежде, закинув ногу на ногу. Острый лакированный носок его туфли нервно дрожал.
– Ну, а ты чего празднуешь, Леня? – спросил его Матвеич. – Чего не переодеваешься?
– За шефом, возможно, ехать придется, – отмахнулся Бубен так, словно его самого напрягает безделье. – Вроде как грабануть кто-то Владимирыча хотел. Не поехал в институт. Езжай, говорит, один. Если что, позвоню.
– Ну-у?! Ментов вызвал, что ли? Да? Сильно грабанули? Много вынесли?
– Да вроде ничего не вынесли. Не успели. Владимирыч сам чуть ли не за руку поймал вора на горячем. Ночью.
– А что за жулик?
– Не знаю, не видел. Темнит чего-то шеф. Мне в квартиру не дал войти.
Я, стоя в сторонке, распустил уши, как локаторы, стараясь не пропустить ни слова. Но ничего интересного больше не услышал.
Мы с Вовочкой усердно перекладывали доски – кучу превращали в штабель, когда к нам как ни в чем не бывало подошла… Светуля!
– Здорово, стахановцы!
– О! Прошла уже ангина? – удивился Вовочка.
– Показалось, – махнула рукой вчерашняя больная. – А что тут у нас? Я слышала, папаню грабануть хотели?
Я уже владел свежей информацией к этому моменту. Когда Бубен, ближе к обеду, привез-таки шефа в вуз и докладывал Матвеичу обстановку в верхах, я был тут как тут со своими нагретыми ушами. Теперь доложил Светке:
– Информацию засекретили. Когда Леня приехал за ограбленным и спросил того, как, мол, дело идет? – шеф ответил: «Никакого ограбления не было. Забудь».
– И что, никто не знает, что там случилось? – разочаровалась любопытная незаконнорожденная дочь. – Чудно!
– Чудно, – согласился я с ней. – И без всякой паузы добавил: – Подскажешь адресок Нифертити?
Света посмотрела на меня внимательно, перевела взгляд на Вовочку, снова – на меня. Хитро прищурилась:
– Полномочий таких мне не дано.
– Но и не запрещено? – выразил надежду я.
– А! – махнула Света рукой. – Мне-то что? Запомнить легче легкого: Горького шестнадцать – шестнадцать.
– Спасибочки!
– «Спасибочками» не отделаешься.
Строение «Горького шестнадцать – шестнадцать» нашлось чуть в глубине квартальчика, за тем домом, на углу которого Нина махала мне рукой. Высокое строение, надо отметить, и длинное. Народу живет больше, чем в иной деревне. Жильцы, небось, и в лицо-то друг друга не все знают. Кумушкам непросто сплетни разводить…
Найдя нужный подъезд, поднялся в лифте наверх, со второй попытки угадал этаж. Чувствуя волнение, нажал кнопку звонка. Стало вдруг страшно! Чего я приперся? Кто я ей? Какими глазами на меня посмотрит?.. Звонок затренькал едва слышно. Хорошая звукоизоляция? Или просто звонок такой тихий? Вдруг она меня не услышала? Ну, там, посуду моет. Я позвонил еще раз, и еще… Бесполезно! Где же она ходит, Царица Египетская, если учесть, что в институте не появляется?..
Но несолоно хлебавши я отваливать не собирался. Пошел не спеша в сторону площади Минина, провести время. Мороженое съел, кваску попил. Вернулся через полтора часа – по-прежнему никого. Сел на троллейбус, совершил «круг почета» по городу. Предпринял еще одну попытку застать любимую у себя – ноль эмоций! Тьфу, пропасть! Где же она? С кем?!! Неужели со своим Солидолом?..
Разум мой помутился от ревности, я закусил удила. Решил ждать. На улице стемнело, я тупо сидел на скамейке. Досиделся – захотелось по малой нужде! Когда выбирался из кустиков, увидел такси, остановившееся у «моего» подъезда. Из машины первым выбрался… проректор Лозовой! Кому он подаст руку следом, я уже догадался! Нифертити была одета в шикарное узкое и, как обычно, короткое платье. На голове – прическа, ресницы накрашены, в ушах – золотые серьги. Лицо – бледное. Не лицо – маска. Ее величество, твою мать! Мне не стрела пронзила сердце – копье!.. Проректор и его – его! – секретарша вошли в подъезд. Я не стал возвращаться на свою лавочку. Как стоял в кустиках, так и сел на низкий заборчик-штакетник. Я давно уже вычислил ее окна этим вечером – сколько времени в запасе было! – и увидел теперь, как зажегся свет в гостиной, затем – на кухне. Потом свет на кухне погас. Затем – и в гостиной. Я не двигался с места, поскольку, кажется, окаменел от горя. Свет в гостиной вдруг зажегся снова. Через некоторое время к подъезду опять прикатило такси, и Лозовой вышел из парадного. Сел в машину и был таков.
Мне очень захотелось подняться к Нифертити. Да, да, пусть спросит: «Ты что, следишь за мной?» – мне будет наплевать. Зато, решил, выскажу ей все раз и навсегда! Нашла себе игрушку! Тимофея Сергеева! Подстилка проректорская!.. – мысленно я уже не стеснялся в выражениях.
Сделав несколько шагов в направлении ее парадного, я замер и бесшумно отступил под дерево. Из подъезда вышла сама Нифертити. Ее лицо никак нельзя было назвать умиленным после любовных утех. На нем запечатлелись совсем иные чувства: презрение и ненависть. Нина посмотрела в ту сторону, куда уехало такси, увозя ее шефа, и вдруг со злостью плюнула себе под ноги. Она двинулась по дорожке, я, держась в отдалении, – за ней. Девушка дошла до остановки такси, постучала в окошко одной из машин. Куда это она в таком растрепанном виде собралась? – недоумевал я. Но Нина в машину не стала садиться, лишь что-то приняла от водилы, и отправилась обратно, домой. Присмотрелся, что она несет: бутылку. Приобрела у таксиста. Ну да, где еще взять в такое время? Похоже, Ниночка моя принимала у себя проректора вовсе не от большой любви к нему. Как еще я мог истолковать пантомиму, свидетелем которой явился только что?..