Смерть приходит из книг
Шрифт:
— Моя догадка подтверждается, — заявил Пилипенко, бегло рассмотрев листок, — смерть Аркадия не случайна. Если применить индукцию…
— Дедукцию? — не понял Жаров.
— Нет, именно индукцию. Дедукция — этот обобщение, вывод на основе анализа многих фактов. Индукция — это наоборот: на основе одного факта мы судим о других. Так вот. Если «Аркадий — душ», то остальные пункты записки должны говорить о способах убийства других. Таким образом, доктор должен быть отравлен, Иван — задушен веревкой. Допустим, Наталья была не просто убита, а ей был зачитан некий
— Но что же значит: «Катерина — снотворное»? Получается, что по какому-то чудовищному, не известно кем написанному сценарию, она должна была принять снотворное, но ошиблась пузырьком и приняла яд? К тому же, существует ее записка…
— Где эта записка, кстати?
— В книге Агаты.
— Да уж.
Пилипенко раскрыл книгу и положил лист на лист. Беглого взгляда ему было достаточно, чтобы сделать вывод:
— Не совпадает.
— Я просмотрел записную книжку Натальи, — сказал Жаров.
— Ну и?
— План убийств написан ее рукой.
— Так, — сказал Пилипенко. — Надо найти доктора. Если он еще не отравлен. Только вот в чем вопрос. Кто должен проделать все это, если в документе перечислены все, кто присутствует в коттедже?
Невидимый убийца
Доктор лежал на кровати с пробитой головой. По подушке расплылось значительное пятно крови. Жаров и Иван вломились в комнату после того, как ее обитатель не отозвался на стук. Жаров отметил, что на стене этой комнаты также, как и везде, висела репродукция: хрестоматийная картина «Гибель Помпеи». Что-то нарочитое было в этих картинах, что-то важное и зловещее…
Жаров поймал себя на том, что смотрит на ногти трупа, хотя причина смерти очередной жертвы была налицо.
— Но по сценарию он должен был быть отравлен… — пробурчал Жаров себе под нос.
Иван вздрогнул, услышав эти слова, пытливо посмотрел на Жарова.
— Что? По какому сценарию?
Жаров не нашелся, что ответить. Иван сделал шаг к нему.
— Что тебе известно? Ты видел сценарий, да? Я все понял. Ты заодно с ними! Вы оба здесь не случайно. Да я ж тебя сейчас…
Он потянулся к Жарову, но тот ударил его по рукам.
— Остынь. Вспомни, что у моего друга сломана нога. Это не вписывается ни в какой сценарий.
— Но ты сказал это слово. Значит, ты знаешь о сценарии.
Жаров внимательно посмотрел на Ивана.
— Похоже, и ты знаешь о сценарии.
— Я? Я ничего… Не знаю… Ни о каком сценарии…
— Слушай. Всё это может значить только одно: кроме нас в доме есть кто-то еще.
— Но мы обыскали здесь каждый угол.
— А что, если тот, кого мы искали, ухитрился стать невидимым?
— Как это?
— Например, он мог передвигаться. Вслед за нами, вернее — впереди нас. Или же в этом доме все же есть какие-то потайные ходы, комнаты. Впрочем, не может их быть… В общем, давай еще раз обыщем дом, сейчас же.
Говоря, Жаров уже шел к выходу, но Иван не двинулся с места.
— Я никуда не пойду. Кроме тебя, меня, и сломанного следователя в доме никого нет. Следователь не в счет. Доктора замочил ты!
Внезапно Иван набросился на Жарова, но тот успешно увернулся. Иван с размаху ударил Жарова по лицу, вернее, попытался это сделать, потому что Жаров резко присел, и кулак пронесся у него над головой. Иван хотел было ударить Жарова ногой в живот, но тот повернулся боком и ботинок скользнул по его бедру.
— Ты что — тоже качок? — спросил Иван с изумлением.
— Еще какой! — ответил Жаров и ударил его ребром ладони по уху, как бы смахивая со своего пути.
Иван упал. Жаров опять двинулся к двери, но вдруг увидел на полу вещь, которой там не должно было быть.
— А вот и орудие убийства, — сказал он.
Это была медная статуэтка Меркурия, которую Жаров еще раньше приметил в комнате доктора: она стояла на тумбочке. Так. Значит первоначальный план почему-то не сработал, и убийца воспользовался первым, что попалось под руку… Мысль свою он не закончил, потому что сзади на него обрушился мощнейший удар. Жаров уронил статуэтку…
Открыв глаза, он не сразу понял, где и почему находится. Жаров лежал на полу у распахнутой двери комнаты доктора. Он сел, потрогал лоб. Где-то далеко хлопнула дверь.
Он соскочил с низкого старта, бросился по коридору, пробежал через холл, распахнул дверь прихожей…
На полу — кучка снежного песка. Жаров открыл наружную дверь: в лицо ударила пурга. Он попытался преодолеть снежный вихрь, но его отбросило назад, он упал, снег, казалось, хотел похоронить его заживо, и сам снег был будто бы существом одушевленным, белым каким-то существом, яростно заталкивающим его обратно в прихожую. По другую сторону двери он увидел Ивана. Тот лежал, уже почти полностью засыпанный, снег таял на его затылке, поскольку из затылка хлестала артериальная кровь.
Одни
Жаров перетащил труп волоком по полу, затем уложил на диване в гостиной. Укрыл его лицо пледом, висевшем на спинке кресла. В комнату для гостей он ввалился весь мокрый, разделся до нижнего белья, заткнул свитер и джинсы за радиатор отопления. Пилипенко молча наблюдал за ним, казалось, зная все, что произошло. Он сидел на кровати, опершись на ее деревянную спинку, подтянув зацементированную ногу. Выслушал рассказ Жарова, не перебивая, затем спросил:
— Ты уверен? Там не могло быть кого-то еще?
— Нет. Я рассмотрел ситуацию, насколько это было возможно. Иван ринулся навстречу снегу, потерял равновесие, упал и ударился виском о чугунную ступеньку. Прямо об завиток кованой резьбы.
— Что ж, наконец, это и на самом деле — несчастный случай.
— Меня самого сшибло с ног пургой. Что-то невообразимое творится с погодой. Никогда такого не было.
Пилипенко взял с тумбочки и рассмотрел книгу Агаты Кристи, полистал. В задумчивости поднял голову.
— Глобальное потепление. Глубокая ночь. Давай-ка просто ляжем спать. Утро вечера мудренее. Если в доме и есть кто-то еще, то он должен дать знать о себе.