Смерть приходит в конце
Шрифт:
— Да, я была счастлива..
— Но у тебя был такой вид, будто твои мысли где-то далеко-далеко. А мне бы хотелось, чтобы ты думала обо мне.
— Я и думала о тебе.
Он взял ее за руку, и она не отняла ее. Тогда он тихо запел:
«Моя сестра подобна священному дереву…» Он почувствовал, как задрожала ее рука, услышал, как участилось дыхание, и испытал истинное счастье.
Ренисенб позвала к себе Хенет.
Хенет вбежала в ее покои и тут же остановилась, увидев, что Ренисенб стоит, держа в руках открытую шкатулку и сломанный
— Это ты принесла ко мне эту шкатулку для украшений, Хенет? Ты хотела, чтобы я увидела этот амулет. Ты хотела, чтобы в один прекрасный день я…
— Обнаружила, у кого другая половинка? Я вижу, ты обнаружила. Что ж, тебе это только на пользу, Ренисенб. — И Хенет злорадно рассмеялась.
— Ты хотела, чтобы, обнаружив, я огорчилась, — сказала Ренисенб, пылая гневом. — Тебе нравится причинять боль людям, не так ли, Хенет? Ты никогда не говоришь откровенно. Ты выжидаешь удобного случая, чтобы нанести удар. Ты ненавидишь нас всех, верно? И всегда ненавидела.
— Что ты говоришь, Ренисенб? Я уверена, что у тебя и в мыслях нет ничего подобного.
Но теперь она не ныла, как обычно, теперь в ее голосе слышалось тайное торжество.
— Ты хотела поссорить нас с Камени. Как видишь, ничего у тебя не получилось.
— Ты великодушна и умеешь прощать, Ренисенб. Не то что Нофрет, правда?
— Не будем говорить о Нофрет.
— Пожалуй, ты права. Камени счастливчик, да и красивый он, а? Ему повезло, хочу я сказать, что, когда потребовалось, Нофрет умерла. Она бы доставила ему кучу неприятностей — настроила бы против него твоего отца. Ей вовсе не по душе было бы, если он взял бы тебя в жены, нет, ей бы это не понравилось. По правде говоря, уж она бы нашла способ помешать вам, не капли не сомневаюсь.
Ренисенб смотрела на нее с неприязнью.
— До чего же ядовит твой язык, Хенет! Жалит, как скорпион. Но тебе не удастся меня огорчить.
— Ну, и прекрасно, чего же еще? Ты, наверное, влюблена по уши в этого красавчика? Ох уж этот Камени, знает, как петь любовные песни. И умеет добиваться чего надо, не беспокойся. Я восхищаюсь им, клянусь богами. А на вид такой простосердечный и прямодушный.
— Ты о чем, Хенет?
— Всего лишь о том, какое восхищение у меня вызывает Камени. Я убеждена, что он на самом деле простосердечный и прямодушный, а не прикидывается таким. До чего это все похоже на одну из тех историй, которые рассказывают на торжищах сказочники! Бедный молодой писец женится на дочке своего господина, который оставляет им большое наследство, и с тех пор они живут-поживают припеваючи. Удивительно, до чего же всегда везет молодым красавцам!
— Я права, — заметила Ренисенб. — Ты нас и вправду ненавидишь.
— Как ты можешь говорить такое, Ренисенб, когда тебе хорошо известно, что я из последних сил трудилась на вас всех после смерти вашей матери? — Однако тайное торжество продолжало звучать в ее голосе вместо привычного нытья.
Ренисенб опять посмотрела на шкатулку, и тут ее осенила новая догадка.
— Это ты положила золотое ожерелье с львиными головами в эту шкатулку. Не отрицай, Хенет. Я знаю.
Злорадного торжества как не бывало. Хенет испугалась.
— Я была вынуждена сделать это, Ренисенб. Я боялась.
— Чего ты боялась?
Хенет подвинулась на шаг и понизила голос:
— Мне его дала Нофрет. Подарила, хочу я сказать. За некоторое время до смерти. Она иногда делала мне подарки. Нофрет была не из жадных. Да, она была щедрой.
— То
— Не надо так говорить, Ренисенб. Я тебе сейчас все расскажу. Она подарила мне золотое ожерелье со львами, аметистовую застежку и еще две-три вещицы. А потом, когда пастух рассказывал, что видел женщину с ожерельем на шее, я испугалась. Могут подумать, решила я, что это я бросила отраву в вино. Вот я и положила ожерелье в шкатулку.
— И это правда, Хенет? Ты когда-нибудь говорила правду?
— Клянусь, что это правда, Ренисенб. Я боялась…
Ренисенб с любопытством посмотрела на нее.
— Ты вся дрожишь, Хенет, будто тебе и сейчас страшно.
— Да, страшно… У меня есть на то причина.
— Какая? Скажи.
Хенет облизала свои тонкие губы. И оглянулась. А когда вновь посмотрела на Ренисенб, у нее был взгляд затравленного зверя.
— Скажи, — повторила Ренисенб. Хенет покачала головой.
— Мне нечего сказать, — не очень твердо отозвалась она.
— Ты слишком много знаешь, Хенет. Ты всегда знала чересчур много. Тебе это нравилось, но сейчас знать много опасно — вот в чем беда, верно?
Хенет опять покачала головой. Потом зло усмехнулась.
— Подожди, Ренисенб. В один прекрасный день я буду щелкать кнутом в этом доме. Подожди — и увидишь.
Ренисенб собралась с духом.
— Мне ты зло причинить не сумеешь, Хенет. Моя мать не даст меня в обиду.
Лицо Хенет изменилось, глаза засверкали.
— Я ненавидела твою мать, — выкрикнула она. — Всю жизнь ненавидела… И тебя, у которой ее глаза, ее голос, ее красота и ее высокомерие, тебя я тоже ненавижу, Ренисенб.
Ренисенб рассмеялась.
— Наконец-то я заставила тебя признаться.
Глава 20
Второй месяц Лета, 15-й день
Старая Иза, тяжело опираясь на палку, вошла в свои покои.
Она была в смятении и очень устала. Возраст, думала она, наконец-то берет свое. До сих пор ей приходилось испытывать только телесную усталость, духом она была тверда, как в молодости. Но нынче, вынуждена была признать она, душевное напряжение лишало ее последних сил.
Теперь она без сомнения знала, откуда надвигается угроза, но дать себе послабление не могла. Наоборот, приходилось быть более чем когда-либо начеку, ибо она намеренно привлекла к себе внимание. Доказательства, доказательства, следует раздобыть доказательства. Но каким образом?
Вот тут она и осознала, что возраст стал для нее помехой. Она слишком устала, чтобы что-то придумать, заставить свой разум напрячься в созидательном усилии. Все, на что она осталась способна, была самозащита, следовало быть настороже, не терять бдительности, оберегать собственную жизнь. Ибо убийца — на этот счет она не заблуждалась — готов нанести очередной удар. А она не испытывала ни малейшего желания стать его жертвой. Оружием он изберет, несомненно, яд. Прибегнуть к насилию убийца не сможет, поскольку она никогда не оставалась одна, а была постоянно окружена слугами. Значит, яд. Что ж, придется искать противодействие. Еду ей будет готовить и приносить Ренисенб. Сосуд с вином и ковшик уже поставили ей в комнату, и, когда рабыня отпивала немного, она ждала еще сутки, чтобы убедиться в его безвредности. Она давно заставила Ренисенб есть и пить вместе с ней, хотя пока за Ренисенб можно было не беспокоиться. А глядишь, и вообще не придется. Но этого никто не знает.