Смерть у пирса
Шрифт:
Военный трибунал находит также, что в данном случае Бегеба поступил правильно, лично доложив о пожаре по телефону. Бегеба в суде показал, что он решил немедленно доложить о пожаре по телефону оперативному дежурному, чтобы быстрее получить помощь береговых средств тушения пожара, а также ввиду того, что телефон прямой связи с оперативным дежурным находился в двух шагах и поблизости от себя Бегеба в тот момент никого не видел. Свидетели Денисов, Барщиков, Вязников, Букин, Потапов и Сидельников пояснили в суде, что на доклад о пожаре по телефону Бегеба потратил очень мало времени. По заключению экспертов в суде, действия Бегебы как в части личного доклада командованию о пожаре, так и в целом последовательность
Из заключения экспертов усматривается также, что допуск старшего помощника командира корабля к самостоятельному управлению кораблем является элементом подготовки его к должности командира и не связан с полноценным исполнением обязанностей старшего помощника при стоянке корабля в базе.
На должность старшего помощника командира подводной лодки Б-37 Симонян назначен незадолго до происшествия на лодке, и поэтому вменять в вину Бегебе, что он не проявил к Симоняну надлежащей требовательности в части сдачи им зачетов на самостоятельное управление кораблем оснований не имеется.
Исходя из изложенного, указанные выше эпизоды обвинения, предъявленные Бегебе предварительным следствием, подлежат исключению как не нашедшие подтверждения в процессе судебного следствия.
Что касается других эпизодов обвинения Бегебы, предъявленных ему предварительным следствием, то в процессе судебного разбирательства установлено, что они имели место, но не в том объеме, как об этом сказано в обвинительном заключении.
Бегеба 11 января 1962 года после подъема флага, когда личный состав стал спускаться вовнутрь подводной лодки, т. е. приблизительно в 8 часов 1–2 минуты, ушел на плавказарму № 82 (ПКЗ-82), стоявшую у 4-го причала непосредственно за кормой подводной лодки Б-37, и возвратился оттуда к своей лодке, примерно через 8–9 минут, т. е. около 8 часов 10 минут, а не в 8 часов 20 минут, перед самым появлением дыма из ограждения рубки подводной лодки, как об этом сказано в обвинительном заключении.
Возвратившись к подводной лодке, Бегеба на лодку не пошел, а остался на причале и находился там в течение 10 минут до возникновения пожара
Это обстоятельство подтверждается показаниями как самого Бегебы, так и свидетелей Букина, Денисова и Баранникова. Бегеба показал, что после подъема флага он ушел на ПКЗ-82 по естественным надобностям, пробыл там 3–4 минуты и не позже 8 часов 10 минут возвратился на 3-й причал, с которого в течение примерно 10 минут наблюдал за ходом проворачивания механизмов на внешней части подводной лодки.
Свидетель Денисов, являвшийся 11 января 1962 года верхним вахтенным и находившийся в тот момент на 3-м причале около подводной лодки Б-37, видел, как Бегеба после подъема флага уходил от подводной лодки в сторону ПКЗ-82, а затем увидел его на причале возле лодки до начала пожара.
Свидетель Букин показал, что он приблизительно в 8 часов 10 минут видел Бегебу, когда он возвращался к подводной лодке от ПКЗ-82, и разговаривал с ним. Это обстоятельство подтвердил и свидетель Варщиков.
Своими действиями Бегеба допустил нарушение статей 184 и 271 Корабельного устава ВМФ тем, что, уходя с подводной лодки на короткое время, он не сообщил об этом своему старшему помощнику капитан-лейтенанту Симоняну и тем самым не оставил его на это время за себя, а также тем, что, возвратившись к подводной лодке в тот момент, когда личный состав занимался осмотром и проворачиванием оружия и технических средств, остался на причале и на лодку не зашел.
Судом установлено, что в подготовке личного состава подводной лодки Б-37 к борьбе за живучесть корабля имели место недостатки, однако, как это видно из показаний свидетелей Журавеля и Сверчкова, а также Бегебы, они не носили столь серьезного характера, чтобы можно было сделать вывод о неподготовленности личного состава для борьбы за живучесть корабля в сложных условиях. В частности, недостатки, отмеченные при проверке этого вопроса на подводной лодке Б-37 штабом 21-й бригады подводных лодок 27 декабря 1961 года, были устранены к 3 января ст., а 10 января эта лодка сдала задачу № 1 с оценкой «хорошо».
О достаточном уровне подготовки личного состава свидетельствует и тот факт, что в 1961 году подводная лодка Б-37 непрерывно находилась в числе кораблей первой линии, успешно выполняла поставленные задачи, более 80 дней несла боевое дежурство и в январе ст. готовилась к автономному плаванию на полный срок.
Тщательное исследование в суде обстоятельств катастрофы, прорыва газов под большим давлением и мгновенного вывода из строя значительной части личного состава, а также скоротечность событий не позволили оставшимся в живых до взрыва людям кормовых отсеков осуществить борьбу за живучесть корабля и их спасение. Такой вывод подтверждается, в частности, тем фактом, что, как это видно из заключения экспертной медицинской комиссии (том II, л.д. 192), из 40 трупов, извлеченных из подводной лодки Б-37, в 29 случаях непосредственной причиной смерти явилось острое отравление окисью углерода.
Утверждение обвинительного заключения о том, что личный состав лодки, лишенный руководства и не подготовленный к борьбе за живучесть корабля, не мог организовать свои усилия в этом направлении и устремился в сторону кормы, ища спасения, сделано лишь на том основании, что матросы Чехов, Дураков, Панченко, Литвинов и Ярмухаметов покинули боевые посты и выбрались на верхнюю палубу через люк 7-го отсека.
В суде, однако, установлено, что Панченко, Дураков и Ярмухаметов находились у своих заведовании в 7-м отсеке, Литвинов – в корме 6-го отсека, а Чехов струей воздуха при возникновении пожара был отброшен в 5-й отсек; когда он пришел в чувство и, ощутив едкий дым, надел противогаз, то взрывом был выброшен в 6-й отсек, откуда затем и выбрался наверх через люк 7-го отсека.
Таким образом, самовольного оставления личным составом своих постов и сосредоточения в корме в действительности не было.
На подводной лодке Б-37 действительно имели место случаи попадания забортной воды: в 1960 году – в торпеду и в 1961 году – в отдельные элементы аккумуляторной батареи, однако данные случаи, как это видно из заключения экспертов в суде, относятся к аварийным происшествиям, а не к авариям, как об этом указано в обвинительном заключении. Хотя непосредственным виновником этих происшествий Бегеба и не является, в то же время в силу требований ст. 126 КУ ВМФ он как командир корабля несет ответственность за боевую подготовку, состояние оружия и технических средств и за воспитание личного состава, по вине которого произошли указанные выше аварийные происшествия.
Исходя из изложенного, Военный трибунал находит, что в своей служебной деятельности Бегеба допустил грубые нарушения требований Корабельного устава ВМФ, в частности, ст. ст. 126, 184 и 271, однако эти его действия не могут служить основанием для вывода о том, что Бегеба преступно-халатно относился к исполнению своих служебных обязанностей, так как допущенные им нарушения не носили систематического характера и не добыто данных о том, что они повлекли за собою тяжелые последствия.
На основании всего вышеизложенного и руководствуясь ст. ст. 303 и 316 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, Военный трибунал Северного флота приговорил: Бегебу Анатолия Степановича по ст. 260 п. «а» УК РСФСР оправдать. Меру пресечения в отношении его – подписку о невыезде – отменить. Приговор может быть обжалован в кассационном порядке в Военную коллегию Верховного суда Союза ССР в течение семи суток со дня провозглашения приговора.