Смерть в экстазе
Шрифт:
Оуэн, я и Гомер Чандрасекхар прожили три года в тесной каморке, окруженной вакуумом. Что было такого в Оуэне Дженнисоне, чего я не знал? Какую его слабость мы не разделяли? Если Оуэн поступил таким образом, я тоже мог это сделать. И я испугался.
– Очень искусно, – прошептал я. – По Поясному изящно.
– Вы хотите сказать, типично для поясника?
– Вовсе нет. Поясники не кончают самоубийством. И уж точно не таким образом. Если поясник вынужден уйти из жизни, он взрывает двигатель своего корабля и погибает подобно звезде. Типична аккуратность, а не
– Ну хорошо, – сказал Ордас. – Ну хорошо.
Он чувствовал неловкость. Факты говорили сами за себя, но ему не хотелось называть меня лжецом. Он вернулся к формальностям.
– Мистер Хэмилтон, вы опознаете этого человека как Оуэна Дженнисона?
– Это он.
Он всегда был чуточку полноват, но я узнал его, как только увидел.
– Но давайте удостоверимся, – я стянул грязный халат с плеча Оуэна.
Левую сторону его груди занимал почти идеально круглый шрам в восемь дюймов в поперечнике.
– Видите это?
– Да, мы его заметили. Старый ожог?
– Оуэн был единственным известным мне человеком, который мог продемонстрировать на коже шрам от метеора. Он врезался ему в плечо как-то раз в открытом космосе и распылил по коже испарившуюся сталь скафандра. Потом врач извлек крошечную частицу железо-никеля из центра шрама, как раз под кожей. Оуэн всегда носил при себе эту крупинку металла. Всегда, – повторил я, глядя на Ордаса.
– Мы ее не нашли.
– Ясно.
– Я сожалею, что заставил вас пройти через это, мистер Хэмилтон. Вы сами настояли, чтобы тело оставили на месте.
– Да. Благодарю вас.
Оуэн скалился на меня из кресла. Я чувствовал боль в горле и животе. Как-то я потерял правую руку. Потеря Оуэна была сходным ощущением.
– Я хотел бы узнать побольше об этом деле, – сказал я. – Не сообщите ли вы мне подробности, как только что-нибудь выясните?
– Разумеется. По каналам АРМ?
– Да, – это дело не касалась АРМ, хоть я и заявил Ордасу обратное; но престиж АРМ поможет. – Я хочу знать, почему умер Оуэн. Может, он просто сошел с катушек… культурный шок или что-то еще. Но если кто-то вынудил его умереть, я доберусь до него.
– Не лучше ли предоставить отправление правосудия… – начал было Ордас и растерянно осекся.
Говорил ли я как простой гражданин – или как сотрудник АРМ?
Я оставил его в задумчивости.
В вестибюле оказалось некоторое число жильцов, входивших и выходивших из лифтов, или просто сидящих в креслах. Я постоял какое-то время перед лифтом, вглядываясь в мелькающие лица. На них, казалось мне, обязательно должны были присутствовать следы размывания личности.
Комфорт массового производства. Помещение, чтобы спать, есть, смотреть три-ди, но не для того, чтобы быть хоть кем-то. Живя здесь, не владеешь ничем. Какого рода люди будут так жить? Они все должны выглядеть одинаково, как отражения в зеркальном трельяже парикмахерской.
Тут я заметил волнистые каштановые волосы и темно-вишневый бумажный костюм. Управляющий? Мне пришлось подойти ближе, чтобы удостовериться. Такого рода лица вечно остаются незнакомыми.
Он увидел мое
– О, здравствуйте, мистер… э… Вы нашли… – он не мог подобрать правильного вопроса.
– Да, – ответил я так или иначе на его вопрос. – Но я хотел бы кое-что выяснить. Оуэн Дженнисон прожил здесь шесть недель, не так ли?
– Шесть недель и два дня – до того, как мы открыли его дверь.
– А у него бывали посетители?
Брови собеседника поползли вверх. Между делом мы подошли к его кабинету, и я разобрал надпись на двери: “ДЖАСПЕР МИЛЛЕР, управляющий”.
– Разумеется, нет, – сказал он. – Любой бы заметил, что что-то неладно.
– Вы хотите сказать, что он снял комнату исключительно с целью умереть? Вы его видели только раз?
– Думаю, что мог бы… хотя нет, погодите, – управляющий глубоко задумался. – Нет. Он зарегистрировался в четверг. Разумеется, я заметил его загар, типичный для поясника. Потом, в пятницу он выходил. Я случайно увидел, как он прошел мимо.
– В этот день он приобрел дроуд? Нет, оставим, вы этого знать не будете. И это был последний раз, когда вы видели его выходящим наружу?
– Да, именно.
– Значит, в четверг вечером или в пятницу утром у него могли быть посетители.
Управляющий отрицательно затряс головой.
– Почему не могли?
– Видите ли, мистер, э…
– Хэмилтон.
– У нас на каждом этаже есть голокамера, мистер Хэмилтон. С ее помощью делают снимок каждого постояльца в тот момент, когда он входит в свою комнату – только раз. Приватность – это одна из услуг, которую постоялец приобретает вместе с квартирой, – сказав это, управляющий несколько подтянулся. – По этой же причине голокамера снимает любого, кто не является постояльцем. Таким способом жильцов защищают от нежеланных вторжений.
– И никаких посетителей любой из квартир на этаже Оуэна не было?
– Нет, сэр, не было.
– Ваши жильцы любят одиночество.
– Возможно, что и так.
– Полагаю, что постояльцев от гостей отличает центральный компьютер на первом этаже.
– Именно.
– Значит, шесть недель Оуэн Дженнисон сидел в своей комнате в одиночестве. Все это время на него никто не обращал внимания.
Миллер старался отвечать холодно, но он слишком нервничал.
– Мы стараемся обеспечить нашим гостям приватность. Если б мистер Дженнисон пожелал получить помощь любого рода, ему достаточно было только взять телефон. Он мог бы позвонить мне, или в аптеку, или в супермаркет.
– Хорошо, мистер Миллер, благодарю вас. Это все, что я хотел узнать. Я хотел понять, как Оуэн Дженнисон мог ожидать смерти шесть недель, и никто этого не заметил.
Миллер сглотнул слюну.
– Он умирал все это время?
– Ага.
– Мы не могли этого узнать. Как мы могли бы? Не вижу, в чем вы можете нас обвинить.
– Я тоже не вижу, – сказал я, протискиваясь к выходу.
Миллер стоял близко, и мне пришлось его отпихнуть. Мне стало стыдно. Этот человек был абсолютно прав. Пожелай Оуэн помощи, он получил бы ее.