Смерть в кредит (другая редакция)
Шрифт:
Я снова мог свободно дышать!..
Его комнату украшали целые серии открыток, приколотых веером, фрески и гирлянды… «Король руля» [91] … «Король педалей» и «Герой авиации»… Он всюду покупал их… Он хотел, чтобы они полностью вместо обоев закрыли стену… но пока до этого было еще далеко… Полан в маленькой меховой шапочке… Ружьэ с крючковатым носом, Пти-Бретон, металлические икры, полосатая майка!.. Бородач Фарман… Санто-Дюмон… Специалист по Эйфелевой башне граф Ламбер… Высокий разочарованный Латам… Мак-Намара – «Черная пантера»… Толстозадый Сэм Лангфорд!.. И еще сотня других знаменитостей… особенно боксеров!..
91
Все имена, перечисленные на этой странице, подлинные. «Король руля», «Король педалей» и «Герой авиации» действительно существовали в 1900–1910 гг. Видно, что подросток Луи Детуш живо интересовался всем этим. Он перечисляет здесь семь имен и фамилий из тринадцати, сохранившихся на карикатуре 1910 г., где были изображены «первые чемпионы-авиаторы» (см. «L’histoire de l’aviation» Rene Chambre, Flammarion, 1972). Французский пилот Луи Полан (1883–1963) отличился два раза:
Жизнь была совсем неплохая… Устроились мы недурно… мой дядя, возвращаясь после работы и походов по поводу своего насоса, рассказывал мне о спортивных событиях… Он взвешивал шансы всех… Он знал все слабости, привычки и приключения чемпионов… Мы завтракали на клеенке и вместе готовили еду… подробно обсуждая шансы всех фаворитов…
В воскресенье мы собирались… В десять часов утра в большой Механической Галерее [92] начиналось фантастическое зрелище… Мы приходили заранее… И наблюдали сверху… Скучать не приходилось… Дядя Эдуард работал всю неделю… крутился как белка в колесе… Ему еще так и не удалось все уладить с насосом… У него еще были какие-то неприятности из-за патентов… Он никак не мог до конца понять, в чем загвоздка… Это было связано с Америкой… Но в любом настроении он никогда не произносил речей… никогда не распространялся о своих чувствах… Это качество я в нем очень ценил… Он приютил меня на время. Я жил в соседней комнате. Дальнейшая моя судьба была не ясна. Мой отец не желал меня видеть… Он продолжал нести околесицу… Например, ему хотелось, чтобы я пошел в армию… Но я еще не достиг нужного возраста… Я узнавал об этом случайно… Дядя не любил говорить на эту тему… Ему больше нравилось говорить о спорте, своем насосе, боксе, инструментах… о чем угодно… А насущные темы были ему неприятны… и мне тоже.
92
Механическая Галерея – как и Эйфелева башня, была сооружена на Марсовом Поле перед Всемирной выставкой 1889 г. Использовалась также для выставки 1900 г. и была разрушена в 1909 г. Представляла собой огромную прямоугольную конструкцию с металлическими столбами, перекрытыми сверху огромной полуцилиндрической крышей из стекла и металла. За двадцать лет своего существования использовалась для различных выступлений и демонстраций и, в частности, как велодром.
И все же, когда речь заходила о моей матери, он становился немного разговорчивее… Он рассказывал мне… Она уже совсем не могла ходить… Я не особенно жаждал ее видеть… Что бы это изменило?.. Она всегда говорила одно и то же… Время шло… Неделя, две… три… Так не могло продолжаться вечно… Я не мог остаться здесь навсегда… Как бы ни был добр мой дядя… Но как жить дальше? Продолжать висеть у него на шее?.. Это было несерьезно… Я попробовал сказать об этом… «Потом будет видно! – отвечал он… – Это не к спеху… Он сам разберется в этом…»
Он научил меня бриться… У него был специальный станок, модернизированный и легкий, его функции можно было регулярно восстанавливать… Но только он был таким хрупким, что замена лезвия требовала специальной подготовки… Эта маленькая чувствительная бритва стала новым источником патентов, целых двадцать штук за один станок, объяснил он мне.
Я накрывал на стол и ходил за покупками… И жил так в неопределенности и безделье еще полтора месяца… беззаботно, как женщина… Никогда еще мне так не приходилось жить… Я мыл посуду. Тряпок было навалом!.. К тому же я мог гулять, где хотел… Вот именно. Замечательно!.. Безо всякой цели!.. Просто гулять… Дядя Эдуард повторял мне каждый день, перед тем как уйти: «Пойди, погуляй! Иди, Фердинанд! Не заботься ни о чем!.. Можешь идти, куда пожелаешь!.. Если у тебя есть какое-нибудь любимое место, сходи туда! Иди же! В Люксембургский сад, если хочешь!.. О! Если бы я не был так занят… Я тоже сходил бы посмотреть, как играют в лапту [93] … Я люблю лапту… Пока светит солнце… Ты ничего не замечаешь, совсем как твой отец!..» А потом, на мгновение задумавшись, он добавлял: «Можешь особенно не спешить возвращаться… Я приду сегодня вечером попозже…» Еще он давал мне немного денег. То 30 су, то 2 франка… «Сходи в кино… когда пойдешь по Бульварам… Я вижу, ты любишь занимательные истории…»
93
…как играют в лапту – в «Путеводителе по Парижу» Жоанн (1863) указано, что «в Люксембургском саду для игры в лапту отведен прекрасный участок, засыпанный песком».
Он был так великодушен… а я висел у него на шее, это начинало мне казаться неприличным… Но я не решался слишком протестовать. Я боялся, что он обидится… Со времени последних событий я стал опасаться последствий… Я решил подождать еще немного, пока все уладится само собой… Во избежание лишних расходов я стирал свои носки сам, когда его не было… Его комнаты располагались не анфиладой, а по отдельности, на одинаковом расстоянии. Третья, у лестницы, была самая интересная и напоминала маленький салон… но почти пустой… стол посредине, два стула и одна картина на стене… Огромная репродукция «Благовеста» Милле… Никогда еще я не видел такой большой картины!.. Целое панно… «Замечательно, не правда ли, Фердинанд?» – спрашивал меня дядя Эдуард каждый раз, когда проходил мимо нее на кухню. Иногда он на мгновение останавливался и молча глядел на нее… Перед «Благовестом» не принято было говорить… Это не то, что «Король руля»!.. Не для болтовни!
Я думаю, что в глубине души дядя считал, что мне пойдет на пользу созерцание подобного произведения искусства… Это должно было облагородить мою натуру… И может быть, немного смягчить… Но он никогда ничего не навязывал мне… Он был очень деликатен… Он не говорил об этом, вот и все… Нужно помнить, что дядя Эдуард был не только механиком… Он был крайне чувствителен. И я ощущал все большую неловкость… Из-за того, что я сидел, как козел, и жрал его еду… Человекообразная обезьяна… Черт возьми!.. Хватит…
Я рискнул еще раз спросить его, не пора ли мне снова взяться за дело… начать читать объявления.
– Оставайся-ка здесь! – сказал он мне… – Тебе плохо? Ты от чего-нибудь страдаешь, мой дикарь? Сходи, погуляй! Тебе станет лучше!.. Не вмешивайся ни во что!.. Ты опять окажешься в дураках!.. Я сам найду тебе работу! Я усиленно занимаюсь этим! Дай мне спокойно довести это до конца! Не суй в это дело свой нос! Ты достаточно уже наломал дров! Ты можешь только все испортить… Ты еще не пришел в себя! К тому же я условился с твоим отцом и матерью… Иди еще погуляй… Это не будет продолжаться вечно! Пройдись по набережным до Сюрен! Возьми лодку! Смени обстановку! Что может быть лучше прогулки на борту судна! Спустись в Медон, если хочешь! Отвлекись!.. Через несколько дней я оповещу тебя… У меня будет приятное известие!.. Я это чувствую!.. Я в этом просто уверен!.. Но не нужно торопиться!.. Я надеюсь, что я тобой буду гордиться!..
– Да, дядя!..
* * *
Люди, подобные Роже-Марэну Куртиалю де Перейру, встречаются не так уж часто… Признаться, я был слишком молод в то время, чтобы до конца оценить его. Дяде Эдуарду посчастливилось однажды познакомиться с ним в 25-страничном «Самородке», любимой газете сельских ремесленников, изобретателей из парижских пригородов… и им подобных… По поводу патента на самый лучший и герметичный велосипедный насос…
Нужно сразу же сказать, что Куртиаль де Перейр сильно отличался от других мелких изобретателей… Он был на голову выше всего многочисленного сброда подписчиков этой газеты… Это была толпа неудачников… Ах! нет! Он, Куртиаль Роже-Марэн, был совсем другое дело! Он был настоящим мэтром!.. Не только соседи приходили к нему проконсультироваться… Люди приезжали отовсюду: с Сены, Уазы, из Прованса, из Колони… даже из-за границы!..
Интересно, что в глубине души Куртиаль испытывал лишь презрение и плохо скрываемое отвращение… ко всем этим мелким предпринимателям, толпящимся около науки, всем этим усердным продавцам, полусумасшедшим закройщикам и торговцам комнатными шплинтами… Ко всем этим полоумным служащим, которых отовсюду выгоняли и всюду травили, тихим, старательным творцам… «вечного двигателя»… квадратуры круга… и «магнетического крана»… Ко всему этому затхлому болоту надоедливых путаников… исследователей Луны!..
Стоило ему только на кого-нибудь из них взглянуть или, не дай Бог, прислушаться, как они привязывались к нему… В интересах дела он был вынужден любезно улыбаться… Это была его рутина, его случайный заработок… На это было скучно и тяжело смотреть… Если бы ему хотя бы не нужно было говорить!.. Но он должен был их ободрять! льстить им! И потихоньку стараться выпроводить… в каждом случае все зависело от характера… и еще собирать с них взносы!.. К нему первому со всех ног бросался какой-нибудь желчный, затравленный, одержимый… Боясь опоздать!.. Из своей дыры… из мастерской… выйдя из омнибуса… срочно помочившись… он врывался в редакцию «Самородка» [94] … И обрушивался, как сорвавшийся с цепи сумасшедший, на конторку де Перейра… задыхаясь… и дико трясясь… он брызгал слюной… и вцеплялся в Куртиаля… по поводу своих «солнечных мельниц»… соединений «мелких разрядов»… перемещения Кордильер… перемещения комет… до тех пор, пока последние силы не оставляли его… и он не захлебывался собственной слюной… У Куртиаля де Перейра, ответственного секретаря, образцового работника, владельца и главного вдохновителя «Самородка», всегда и на все был готов ответ, он был невозмутим и все вопросы решал тут же!.. Уверенность в себе, абсолютная компетентность и неистощимый оптимизм делали его практически неуязвимым для любых нападок… Он ни с кем никогда не вступал в препирательства, а сразу же, обрывая их, перехватывал инициативу… Все его слова, решения и контракты были раз и навсегда окончательными для всех!.. Стоило только кому-нибудь заикнуться об их изменении, как он весь багровел… Начинал скрести свой фальшивый воротничок… И брызгать слюной… Кстати, сбоку у него не хватало трех зубов… Все его решения, даже в запутанных, сомнительных и спорных случаях, были неопровержимыми истинами в последней инстанции и подлежали немедленному исполнению… Достаточно было одного его слова… Его авторитет был непоколебим… Больше никто не жаловался!
94
«Самородок» – см. историческую справку А. Годара.