Смерть в рассрочку
Шрифт:
«Вчера, по постановлению ВЧК расстреляна стрелявшая в тов. Ленина правая эсэрка Фанни Ройд (она же Каплан)».
Нельзя не отметить, что 3 сентября была расстреляна не одна Фаня, к стенке было поставлено девяносто человек. Компания, в которой Каплан идет под № 33, весьма своеобразна. Здесь есть бывшие студенты, прапорщики, присяжные поверенные, а вот под № 12 идет протоиерей Восторгов, под № 79 министр внутренних дел Хвостов, под № 83 министр юстиции Щегловитов, под № 7 директор департамента полиции Белецкий. Это был первый кровавый список, знаменующий начало красного террора.
Судя по всему, большевики не испытывали никакого чувства вины
«По указанию секретаря ВЦИК Аванесова я привез Каплан из ВЧК в Кремль и посадил в полуподвальную комнату под Детской половиной Большого дворца. Аванесов предъявил мне постановление ВЧК о расстреле Каплан.
— Когда? — коротко спросил я Аванесова.
У Варлама Александровича, всегда такого доброго, отзывчивого, не дрогнул ни один мускул.
— Сегодня, немедленно.
И, минуту помолчав.
— Где, ты думаешь, лучше?
Мгновенно поразмыслив, я ответил:
— Пожалуй, во дворе Авто-Боевого отряда, в тупике.
— Согласен.
После этого возник вопрос, где хоронить. Его разрешил Я. М. Свердлов.
— Хоронить Каплан не будем. Останки уничтожить без следа, — велел он».
Получив такую санкцию, Мальков начал действовать. Прежде всего он приказал начальнику отряда выкатить несколько грузовых автомобилей и запустить двигатели, а в тупик загнать легковушку, повернув ее радиатором к воротам. В воротах он поставил двух вооруженных латышей.
Потом Мальков пошел за Каплан, которую, как вы помните, оставил в полуподвальной комнате. Ничего не объясняя, Мальков вывел ее наружу. Было четыре часа дня, светило яркое сентябрьское солнце — и Фаня невольно зажмурилась. Потом ее серые, лучистые глаза распахнулись навстречу солнцу! Она видела силуэты людей в кожанках и длинных шинелях, различала очертания автомобилей и нисколько не удивилась, когда Мальков приказал: «К машине!» — ее так часто перевозили, что она к этому привыкла. В этот миг раздалась какая-то команда, взревели моторы грузовиков, тонко завыла легковушка, Фаня шагнула к машине и… загремели выстрелы. Их она уже не слышала, а ведь Мальков разрядил в нее всю обойму.
По правилам, во время приведения смертного приговора в исполнение должен присутствовать врач — именно он составляет акт о наступлении смерти. Большевики обошлись без врача, его заменил — никогда не догадаетесь кто — великий пролетарский писатель и популярный баснописец Демьян Бедный. Он в то время жил в Кремле и, узнав о предстоящей казни, напросился в свидетели. Мальков, с которым он был дружен, в такой безделице отказать приятелю не мог. Пока стреляли, Демьян держался бодро. Не скис он и тогда, когда его попросили облить тело девушки бензином. Молодцом он был и в тот момент, когда Мальков никак не мог зажечь отсыревшие спички — поэт великодушно предложил свои. А вот когда вспыхнул костер и запахло горелой человечиной, певец революции шлепнулся в обморок.
Известие о расстреле подлой террористки, покушавшейся на вождя революции, прогрессивным пролетариатом и трудовым крестьянством было встречено с большим энтузиазмом. А вот старые революционеры и бывшие политкаторжане увидели в этом акте
«И неужели, неужели Вы, Владимир Ильич, с Вашим огромным умом и личной безэгоистичностью и добротой, не могли догадаться не убивать Каплан. Как это было бы не только красиво и благородно и не по царскому шаблону, как это было бы нужно нашей революции в это время нашей всеобщей оголтелости, остервенения, когда раздается только щелканье зубами, вой боли, злобы или страха и… ни одного звука, ни одного аккорда любви».
А что же Ленин, как реагировал на расстрел покушавшейся на него террористки он? По свидетельству хорошо знавшей семью вождя Анжелики Балабановой, в кремлевской квартире Ленина царило неподдельное смятение.
«Когда мы говорили о Доре Каплан, — пишет она, — молодой женщине, которая стреляла в него и которая была расстреляна, Крупская была очень расстроена. Я могла видеть, что она глубоко потрясена мыслью о революционерах, осужденных на смерть революционной властью. Позже, когда мы были одни, она горько плакала, когда говорила об этом. Сам Ленин не хотел преувеличивать эпизод. У меня сложилось впечатление, что он был особенно потрясен казнью Доры Каплан».
Вот так-то, Ленин потрясен, но ничего сделать для спасения Доры не может. Крупская плачет, но тоже абсолютно бессильна. Так кто же тогда вождь, кто решает судьбы страны и живущих в ней людей? Это имя хорошо известно, но я его назову чуть позже. А пока — об антиленинском заговоре, созревшем к концу лета 1918 года. Положение большевиков в это время было критическим: численность партии уменьшилась, один за другим вспыхивали крестьянские мятежи, почти непрерывно бастовали рабочие. А если принять во внимание еще и жестокие поражения на фронтах, то всем здравомыслящим людям стало ясно: дни пребывания у власти сторонников Ленина сочтены.
Подлили масла в огонь и выборы в местные советы — большевики их вчистую проиграли, набрав всего лишь около сорока пяти процентов голосов. Кремлевские небожители запаниковали! Именно в эти дни Лев Троцкий встретился с германским послом Мирбахом и заявил ему с коммунистической прямотой: «Собственно, мы уже мертвы, но еще нет никого, кто мог бы нас похоронить».
А желающих это сделать было много, очень много! Причем, все потенциальные заговорщики непременным условием прихода к власти считали физическое устранение Ленина. Один из таких планов разработал эсэровский депутат от Ставрополя Онипко, другой — бывший летчик Хризосколес-де-Платан. Но эти заговоры — детская забава по сравнению с тем, что затеяло ближайшее окружение Ленина. Первым звонком было категорическое несогласие Урицкого, Дзержинского и Бухарина с заключением Брестского мира на германских условиях. Дошло до того, что в июле 1918-го Дзержинский подал в отставку с поста председателя ВЧК. Несколько позже, когда его уговорили вернуться, Дзержинский вместе со Сталиным выступил против ленинской позиции в вопросе о Грузии.
Иначе говоря, авторитет Ленина стремительно падал. Скорее всего, Ильич понимал, чем это пахнет. Не случайно именно в эти у него состоялся весьма знаменательный разговор с Троцким. Вот что пишет Троцкий об этом в своих воспоминаниях:
«— А что, — спросил меня совершенно неожиданно Владимир Ильич, — если нас с вами белогвардейцы убьют, смогут Свердлов с Бухариным справиться?
— Авось, не убьют, — ответил я, смеясь.
— А черт их знает, — сказал Ленин и сам рассмеялся».