Смерть в Сингапуре [сборник]
Шрифт:
— Где он?
— Микрофильм?
— Да.
— Как я и говорил, он лежал в сейфе То, — Лим выдвинул ящик стола и вытащил перевязанный сверток, размером с коробку из-под сигар.
— Он даже назвал нам шифр замка. Еще чаю?
— Нет, благодарю.
— Я думаю, эта информация будет более полезна вам, мистер Хоторн, чем правительству Сингапура, — и Лим пододвинул сверток ко мне. Я взял его и положил на колени.
— Благодарю.
— Пустяки, — Лим вновь
— Мне открылась истина, — ответил Триппет, — и состоит она в том, что я староват для подобных приключений. И продавать старые автомобили мне куда приятнее.
— Чепуха, — возразил Лим. — Ты же в расцвете сил. А а так горд и доволен собой, что не могу отпустить вас, не выпив за нашу удачу.
Возражений не последовало, и мы выпили, не только за удачу, но и за здоровье всех присутствующих.
ГЛАВА 26
Когда наш самолет приземлился в Лос-Анджелесе, мы с Триплетом отправились на поиски автомата, торгующего почтовыми марками. И скормили ему разменной монеты почти на три доллара. Потом Триппет помогал мне облизывать марки и клеить на перевязанный сверток, полученный от Лима.
Я взял у Триплета его перьевую ручку и написал печатными буквами адрес: «Мистеру Дж. Эдгару Гуверу. Федеральное бюро расследований, Вашингтон, округ Колумбия».
— Вы знаете почтовый индекс? — спросил Триппет.
— Нет.
— А как насчет обратного адреса?
— Ну, с этим все просто.
И в верхнем левом углу я аккуратно вывел: «Сэмюэль С. Дэнджефилд, Боувье, Мериленд».
ГЛАВА 27
Спустя десять дней я сидел в своем стеклянном кабинете, положив ноги на стол, и пытался вспомнить, как же выглядел Анджело Сачетти. Но память в который уж раз выдавала мне чистый лист бумаги. Они вошли вдвоем, и здоровяк вновь замер у «кадиллака» выпуска 1932 года, чтобы окинуть его восхищенным взглядом. Правда, на этот раз, у машины они задержались ненадолго. Коллизи прошествовал в мой кабинет и вопросительно посмотрел на меня:
— Что случилось, Которн?
— Анджело Сачетти в конце концов умер. Только и всего.
— Этим дело не кончилось.
— Как так?
— Арестовали Чарли Коула.
— Кто?
— ФБР. Вчера.
Полмисано любовался «кадиллаком» через стеклянную стену моего кабинета.
— Они взяли и Джо. Скажи ему о Джо.
— Они арестовали Лозупоне. В Нью-Джерси.
— Это ваши трудности, —
— И еще шестерых, — добавил Полмисано, — а может, и семерых.
— Я думаю, эти аресты связаны с вами, — продолжал Коллизи.
— Вы ошибаетесь, — ответил я,
— Если я ошибаюсь, считайте, что вам повезло.
— Я обдумаю ваши слова. В свое время.
Уголки его рта чуть поднялись вверх. Должно быть, это означало улыбку. Он достал из кармана золотой портсигар, закурил одну из своих овальных сигарет. Затем сел и положил ногу на ногу, чтобы я смог посмотреть на его перламутровосерые гетры.
— Сейчас мы это проверяем, Которн. Я просто хотел, чтобы вы были в курсе.
— Что будет после того, как вы закончите проверку?
— Мы можем вновь заглянуть к вам.
— Вы найдете меня на этом самом месте.
Полмисано все еще смотрел на «кадиллак», когда открылась дверь и в магазин вошли двое мужчин. Лет по тридцать с гаком, в простых темных костюмах. Они равнодушно взглянули на «кадиллак» и, не останавливаясь, направились к моему кабинету.
— Выгоните их, — приказал Коллизи.
— Это мои первые покупатели за весь день.
— Выгоните их, — повторил он. — Мы еще не закончили.
— А мне кажется, говорить больше не о чем.
Мужчины вошли в кабинет, посмотрели на Коллизи, затем на Полмисано.
— ФБР, — представился один из них, и они раскрыли свои удостоверения, чтобы Коллизи и Полмисано убедились, что так оно и есть. Те не удосужились даже взглянуть на документы.
— Что это значит? — спросил Коллизи.
— Вам придется проехаться с нами, мистер Коллизи, — разъяснили ему.
Коллизи пожал плечами, бросил окурок на пол и растер его в пыль черной сверкающей туфлей. Встал и глянул на меня.
— Я вернусь.
— Буду ждать, — ответил я.
У двери Полмисано обернулся.
— Этот ваш «кэдди». Сколько вы за него просите?
— По-прежнему шесть тысяч.
Он кивнул и улыбнулся, словно вспомнив что-то приятное, хотя и происшедшее давным-давно.
— Когда-то у меня был такой же. Знаете, какого цвета?
— Зеленого, — ответил я. — Темно-зеленого, как бутылочное стекло.