Смерть внезапна и страшна

Перри Энн

Из толпы вновь донесся удивленный смешок… короткий, угасший чуть ли не в тот же миг. Всеобщая симпатия уже принадлежала подсудимому, и обвинитель, осознав это, не стал повторять ту же ошибку.

– А потому я едва ли поверю в вашу невинность. В то, что вы не понимаете женщин и не знаете, как они реагируют на лесть и внимание.

Теперь сэр Герберт уже не мог положиться на наставления адвоката. Хирург остался с глазу на глаз с врагом. Рэтбоун стиснул зубы.

Обвиняемый ненадолго задумался. Харди вопросительно глядел на него.

Ловат-Смит

улыбался.

– Едва ли, – наконец ответил медик, поднимая взгляд на Уилберфорса, – можно сравнивать мое отношение к жене и отношение к медсестрам, пусть даже самым лучшим из них, к которым, вне сомнения, принадлежала мисс Бэрримор. Моя жена знает меня и правильно поймет всякий мой поступок и слова. Мне не приходится следить за собой, заботясь, чтобы она поняла меня так, как нужно. Ну, а мои отношения с дочерьми едва ли могут заинтересовать суд. Это совершенно другой вопрос. – Он резко остановился и поглядел на обвинителя.

И присяжные вновь закивали с одобрением и пониманием.

Ловат-Смит чуть переменил направление атаки:

– А кроме мисс Бэрримор, вам приводилось работать с молодыми женщинами из благородных семей, сэр Герберт?

Хирург улыбнулся:

– Сэр, подобные молодые дамы лишь в самое последнее время обратились к занятию медициной. Причиной тому послужил труд мисс Найтингейл в Крыму, и юные леди решили подражать ей. У нас не так много крымских сестер… только покойная мисс Бэрримор и заменившая ее – тоже превосходная сестра – мисс Лэттерли. Кроме них, из женщин благородного происхождения внимание моему госпиталю уделяли только попечительницы – причем их обязанности нельзя назвать работой. Скажем, леди Росс-Гилберт и леди Дэвьет. Их едва ли можно считать романтически настроенными юными дамами.

Оливер облегченно вздохнул. До сих пор его подопечный великолепно справлялся с делом – даже то, что Береника и Калландра далеко не молоды, он высказал в достаточно тактичной форме. Уилберфорс с изяществом воспринял отпор и приступил к делу с новой стороны:

– Если я правильно понимаю, сэр Герберт, в своем госпитале вы привыкли к всеобщему восхищению.

Доктор помедлил.

– Я бы предпочел слово «уважение», – отразил он упрек в явном тщеславии.

– Тем не менее, – улыбнулся Ловат-Смит, обнажая острые ровные зубы, – я имею в виду именно восхищение. Или ваши студенты не восхищаются вами?

– Спросите лучше у них, сэр.

– Ну что вы, не надо, – улыбка обвинителя расширилась. – Зачем эта ложная скромность? Суд – не светский салон, где привыкли к хорошим манерам. – Голос его вдруг сделался жестким. – Вы человек, привыкший к безмерному восхищению. Люди прислушиваются к каждому вашему слову. Суд едва ли поверит, что вы не способны различить низкую лесть и открытое уважение. Кстати, подобное чрезвычайно опасно для личности…

– Практиканты не испытывают ко мне романтических симпатий, – смущенным тоном проговорил подсудимый. – Все они – молодые люди.

Двое или трое присяжных улыбнулись.

– А

как насчет медсестер? – настаивал Ловат-Смит, смягчая голосом ожидание в глазах.

– Простите мне излишнюю забывчивость, – терпеливо ответил Стэнхоуп, – но кажется, мы об этом уже говорили. До самых недавних времен к нам поступали женщины не из того класса общества, с кем можно завязывать персональные отношения.

Уилберфорс по-прежнему не обнаруживал разочарования. Он улыбнулся, вновь показав свои зубы:

– А как насчет пациентов, сэр Герберт? Все ли они относились к числу пожилых мужчин и тому социальному классу, с которым не следует завязывать отношения?

Щеки хирурга окрасил медленный румянец.

– Конечно, нет, – сказал он очень спокойно. – Но благодарность пациента – это дело совершенно иное. Мы, врачи, привыкли к понятной и естественной благодарности человека, которого вылечили, желающего воздать должное нашему мастерству, не выражая личных эмоций. Пылкая благодарность быстро проходит и редко длится долго. Большинство медиков привыкли к подобным чувствам и понимают их природу. Глупо даже принимать подобные отношения за любовь.

«Отлично… – подумал Рэтбоун. – А теперь, бога ради, умолкни! Не порть эту мысль продолжением».

Герберт открыл рот… и, словно бы вдруг услышав мысли адвоката, закрыл его.

Ловат-Смит оставался посреди зала. Глядя на свидетеля, он чуть склонил голову набок.

– Итак, невзирая на весь ваш жизненный опыт, усвоенный с женой, дочерьми и вашими признательными и благодарными пациентками, вы испытываете полное удивление, когда речь заходит о том, что Пруденс Бэрримор выражает вам любовь и преданность? А ведь подобная ситуация должна была смутить и встревожить вас – человека, пребывающего в счастливом браке!

Но обвиняемого было нелегко поймать на слове.

– Она ничего не выражала, сэр, – ответил он ровным тоном. – Она никогда и ничего мне не говорила и не делала ничего такого, что могло бы заставить меня поверить в то, что ее отношение ко мне было более чем профессиональным. Я узнал об этих чувствах лишь из ее писем, когда их прочли мне.

– В самом деле? – спросил Уилберфорс, качая головой с явным недоверием. – И вы серьезно рассчитываете на то, что суд в это поверит? – Он показал рукой в сторону присяжных. – Перед вами опытные интеллигентные люди. И я сомневаюсь в том, что они окажутся столь же наивными. – Отвернувшись от свидетеля, он направился к своему столу.

– Я надеюсь на это, – негромко проговорил Стэнхоуп, держась руками за поручни. – Я говорю правду. Быть может, я не замечал в ней молодой романтической женщины и всегда относился к ней только как к сотруднику. Быть может, это и есть мой грех, в котором мне суждено вечное раскаяние. Но это не причина для убийства!

В зале послышались короткие рукоплескания. Кто-то выкрикнул:

– Слушайте, слушайте!

Судья строго поглядел на нарушителя порядка, но один из присяжных улыбнулся и кивнул.