Смерть за смерть. Кара грозных богов
Шрифт:
– Далеко ли до Онеги, отец? – прервал его Ловчан.
– Дён восемь будет, не менее, – ответил тот и добавил: – Коли на порогах оных не застрянем, конечно. Там всё одно бечевою идти. А не сдюжим, надобно с местными уговор чинить. За четыре года много могло измениться. Бывает, в одно лето берег так зарастёт, что и бечева никакая не поможет. Тогда сиди и жди.
– Так и с голоду или со скуки помереть можно, – пошутил было Ловчан.
– А рыба на что? – усмехнулся Жедан, тревожно вглядываясь в зелёный сосняк по правую сторону от корабля.
– Надобно богам ещё требу справить, – предложил Розмич. – Эй, скотт! Ты чего ж молчишь? – бросил он Ултену.
– Я не скотт, а житель благодатной страны Эйре… А эта земля, – он повёл рукою, – всем нам чужая! Надо мало говорить, – добавил священник нехотя. – Всю рыбу распугать можно.
– А как же пост, святой отец? – не удержался ехидный Жедан.
– Не о себе пекусь, о вас – мирянах, пусть вы все и язычники. Да будет вам известно, что сам Энгус, игумен из Клоненаха, уединялся, дабы избежать земной славы, для предания себя испытаниям. Ежедневно он клал по триста поклонов Господу и читал подряд всю Псалтырь, – при этом кульдей потянул к себе дорожную суму и действительно вытащил оттуда увесистый том в кожаном переплёте, – не выходя из ледяной воды, будучи привязан к бревну за шею…
– Ты был прав, Жедан, – размышлял вслух Розмич. – Коркодила бы отравилась!
Затея звонко рассмеялась, не удержались и остальные, один священник со смиренным видом встретил этот хохот, не выказывая обиды на венедских варваров. Гречанка тоже промолчала.
– Разве не трепещет сердце твоё, добрая девушка, – обратился Ултен к Затее, – при виде Святого Писания?! Разве тот крест, что скрываешь ты от мужских взоров на груди, не бережёт тебя от козней диавольских?!
Здесь уж настала пора Розмичу язык проглотить. А Ловчан даже икнул от неожиданности.
– Негоже святому отшельнику на грудь женскую пялиться! Вот тебе мой ответ будет, – сказал купец с явным неудовольствием. – А если ты мне здесь будешь проповеди читать, на вёсла посажу от ужина и до самого Белозера! Ты всё понял?
– Прости! Я не хотел никого обидеть, – поспешил заверить Жедана кульдей, сотворил несколько раз крест и притих.
– Это правда, что Затея богов старых отринула? – не выдержал Розмич.
– Дура была… Сама не знает, чего хочет… Отринула бы, давно какая б напасть приключилась, – с огорчением оправдывался купец. – Да нет её! А так, глядишь, и месяца не пройдёт, уж в Белозере окажемся.
– Ох и чует моё сердце, теперь уж точно приключится, – пробормотал Ловчан.
– Не каркай! – оборвал его Розмич.
…Стоянка, о которой упомянул кормщик, и впрямь оказалась знатной: здесь река изгибалась, образуя небольшую бухту, а место для ночлега было закрыто густым сосняком, надёжно скрывавшим свет костра от всех, кто на воде и даже за рекой.
Большое кострище, брёвна, сложенные вокруг, и охапки иссохшего сосняка – остатки бывших лежанок – говорили о том, что место давно обжито. С одной стороны, это радовало, с другой – пугало. И хотя Розмич решил, что купец выказал опасения не всерьёз, а для порядка, всё равно насторожился.
Вместе с Ловчаном проверил пешие подступы к стоянке и только после этого немного успокоился. Человеку неприметно сюда не подойти, значит, если кто и нагрянет – только с реки, а о таких гостях предупредят сторожа на лодье. В этот раз на борту остались двое молодцов Розмича, они и получили строжайший наказ не спать и глядеть в оба. За полночь обещал сменить.
Солнце уже подкатилось к горизонту, к летней зелени добавились пурпурные тона. По реке поплыл лёгкий, почти прозрачный туман. У костра хозяйствовал Вихруша – дружинник ловко насадил пойманных рыбин на толстые прутья, умело отгрёб горящие ветки в сторону, чтобы выпечь добычу на углях.
Ему, как водится, помогали советом все, кому не лень. А ленивых оказалось немного – Жедан с племянницей да гречанка. Даже скотт-кульдей и тот лез под руку Вихруши.
Розмич глядел на приготовления без особого интереса, уверенный, что лучшая помощь в таком деле – просто не мешать.
– Так чего? – шепнул подкравшийся Ловчан. – Объясним Затее, кто здесь самый лучший воин?!
Дружинник мысленно проклял себя за бабий румянец, что вновь окрасил щёки. Одарил товарища недоумённым взглядом.
– Скажи мне, дескать, размяться хочешь, – ещё тише, со вздохом, пояснил Ловчан.
Розмич не сразу, но смекнул, в чём задумка хитреца. Говорить доле не стал, просто взялся за рукоять меча и кивнул другу – мол, пойдём. И если бы не Ловчан, ушел гораздо дальше, чем требовалось.
Разулись, стянули с себя безрукавки из плотных кож, остались в лёгких рубахах, льняных. Сошлись.
Пользуясь рассеянностью друга, Ловчан ринулся вперёд. Сперва пустился на обман, намекая сопернику, мол, смерть твоя справа. Вдруг красиво крутанулся и провёл подлинный удар снизу вверх, грозя рассечь Розмича от бедра до ключицы. Тот увернулся в последний миг, а жив остался только потому, что Ловчан поддался, как и д олжно в шутейном поединке.
Верно говорят – влюблённые теряют разум. А безнадёжно влюблённый воин становится рассеянным и заторможенным, словно беременная баба.
Розмич ответил невнятным выпадом, который был отбит без малейших усилий.
Ловчану хотелось рыкнуть на друга – соберись! Но он старший, и потому – нельзя, даже если прилюдно роняет слёзы.
Новый удар Ловчана был так же красив, как и первый. И опять споткнулся о рассеянность и равнодушие соперника.
Розмич снова ответил нехотя – меч описал некрасивую, медленную дугу и не смог бы достать противника, даже в том случае, если бы тот сам прыгнул на остриё.
Звон железа отвлек корабельщиков и от стряпчего, и вертелов с рыбой. Все, как один, смотрели в сторону поединщиков. А некоторые, из числа людей Жедана, даже подтянулись поближе, в надежде на доброе развлечение.