Смерть знает, где тебя искать
Шрифт:
И тут же братья вновь принялись обсуждать достоинства и недостатки нового предприятия – поимки негра.
Тамара Солодкина и Сергей Дорогин уже выходили из кабинета, когда медсестра подбежала к ассистентке хирурга.
– Тома, надо остаться.
– В чем дело?
Солодкина подумала, что, наверное, зря вернулась в больницу. Первые дни работы, а вот уже начинаются сюрпризы.
– Операционную готовят.
– Извини, Сергей.
Дорогин больно сжал Тамаре локоть, но все-таки промолчал, хотя взгляд сделался жестким, словно говорил:
– Извини”.
– Тебя подождать?
– Я не знаю, сколько продлится операция.
– Мне все равно, без тебя не уеду.
Солодкина заспешила по коридору, а Дорогин остался один.
Вскоре во дворе послышалось завывание сирены. С больничного пандуса скатывали каталку. Пара милиционеров выносили из машины окровавленную девушку. Один из них торопливо прикрыл обнаженную грудь изорванной рубашкой.
"Наверное, авария”, – подумал Дорогин. Он сразу же почувствовал себя неловко, чисто подсознательно задержав взгляд на белой незагорелой груди.
Загудел старенький грузовой лифт, и вознес до сих пор не пришедшую в сознание Риту Кижеватову на высокий третий этаж, где располагалась реанимация.
Медсестра расспрашивала милиционеров, что и как произошло.
– По-моему, она ненормальная, – говорил сержант, – бросилась прямо на машину, я еле затормозить успел.
– По-моему, не очень успели, – надменно отозвалась медсестра.
– Она норовила попасть под колеса.
– Хорошо. Вы подождете?
– Я оставлю сведения внизу, в приемном покое, потом вместе с коллегами мы подъедем. Нужно будет составить протокол.
Тамара была взволнована. Она давно уже не ассистировала при операциях и опасалась сделать ошибку. Но стоило ей увидеть кровь и окинуть взглядом тело пациентки, как почувствовала: сможет помочь, рука ее не дрогнет. Слышались короткие команды хирурга, такие же короткие ответы. И Солодкина уже перестала видеть перед собой девушку, способную чувствовать. Как профессионал, она знала: наркоз сделал свое дело. Мозг отключен от чувств, от ощущений, и теперь все зависит от профессионализма врачей, от того, как быстро они поймут, что именно надо делать.
Искать при Кижеватовой документы никто не стал, сразу было видно, их нет.
– Придет в себя, расспросим, – пообещала медсестра, дежурившая в приемном покое.
Милиция уехала. Дорогин в наброшенном на плечи белом халате стоял в конце коридора, у окна, ожидал, пока освободится Тамара. Над стеклянной дверью горела лаконичная табличка: “Идет операция”.
«Как в киностудии, – усмехнулся Дорогин, – „Микрофон включен. Съемка“. Есть что-то общее в работе кинематографиста и хирурга.»
В дверях операционной появилась усталая медсестра. Руки ее были свободны от резиновых перчаток, и Дорогин, не один день проведший в больнице, знал, что операция близится к концу, раз отпустили человека. Перчатки выброшены, медсестра возвращаться туда не собирается.
– Ну как? – спросил он.
Обычно с таким вопросом обращаются родственники, но Сергей Дорогин был единственным, кто
– Травма не очень серьезная. Крови много потеряла. Но то, что будет жить, – это точно.
– Что с ней? – Сергей интересовался просто так, лишь бы скоротать время. Он и медсестра словно исполняли ритуал, заведенный в больнице: кто-то же должен интересоваться состоянием пациентки?
– Странно как-то, – покачала головой медсестра, – девушку, наверное, до этого держали связанной. Но я впервые видела, чтобы веревки так глубоко впивались в тело, практически до самой кости.
Дорогин вопросительно смотрел на медсестру.
– Нет, ее не изнасиловали, – поняв вопрос во взгляде, ответила девушка.
– Может, ее похитили, требовали выкуп, а она сбежала?
– Вряд ли. У нее дешевые серьги, дешевый перстенек. Я и не припомню, чтобы в Клину случалось подобное.
Дорогин подумал: “Наверняка кто-то сейчас ищет, куда подевалась девушка, беспокоится, обзванивает милицию, морги. Хотя… – задумался он, – почему я так считаю? Никто же не искал меня, когда я валялся в реанимации в этой самой больнице. Кому до меня было дело? Может, она так же одинока, как я? Хотя… Брось думать об этом, – сказал себе Сергей. – Я становлюсь сентиментальным, а это плохо. Сентиментальный человек всегда слаб, силен тот, у кого нет никого близкого. Скоро Тома освободится, и мы поедем домой”.
– У вас сигареты не найдется? – застенчиво попросила медсестра.
Дорогин машинально сунул руку в карман и замер. Ему хотелось спросить: “А не рановато ли тебе курить?”.
Но какое может быть “рановато”, если человек сам себе зарабатывает на жизнь?
– Конечно. На, держи, – он угостил медсестру сигаретой, и та, радостная, уставшая после операции, пошла курить на лестничную площадку.
Тамара Солодкина вышла из операционной с гордо поднятой головой. Она сумела сегодня доказать другим и себе, что ничего не забыла из того, что умела раньше. Хирург остался доволен ассистенткой, жизнь пациентки вне опасности.
– Ты выглядишь счастливой, – сказал Дорогин.
– Я и в самом деле счастлива.
– Но вместе с тем усталой. Тамара усмехнулась:
– Счастье всегда приходит вместе с усталостью.
– Как во время секса, – пошутил Дорогин.
– Поехали домой, я проголодалась.
– Я рад слышать, что наконец тебе хочется побыть со мной наедине.
– Мне всегда этого хочется, но счастье не может быть вечным. Иногда необходимо сделать перерыв, чтобы острее его почувствовать.
Дорогин ощутил, что Тамара, несмотря на усталость, полна жизни. Он взял ее под руку, и они вдвоем побежали по лестнице.
– Смотри не топочи так, – говорила Тамара, – больница все-таки, пациенты уже спят.
– Не думай об этом, – смеясь, отвечал ей Сергей. Когда до конца лестницы осталось два марша, он резко нагнулся и взял Тамару на руки. Она ойкнула и обхватила Дорогина руками за шею.
– Ты давно не носил меня на руках.
– Тебе так кажется. В последний раз я брал тебя точно так…
– Две недели тому назад, – опередила Дорогина Солодкина.
– Разве это срок?
– Опусти, неудобно, люди видят.