Смертельная верность
Шрифт:
— Боюсь, это невозможно, — охладила я его пыл. — Ну, если хочешь, мы с Ларкой встанем туда, где стояли. Я помню, где. А многие, мне кажется, переходили с места на место. Участники, опять же, до поры до времени среди зрителей стоят, а потом, когда выступят, снова возвращаются. И не всегда на свое место.
— В том и беда, — поморщился Димыч. — У нас фотографии есть того сектора, где убийца стоял. Несколько человек фотографировали собак, ну и зрители в кадр попадали. Фотографии не очень четкие, но все равно видно, что люди на заднем плане менялись. Отходили, подходили… Половина свидетелей вообще толком не могут вспомнить, где стояли в момент убийства.
Пока Захаров ныл и жаловался на бестолковость свидетелей, начался первый этап соревнований. Все, как в
— Красавцы какие, — сказал он вдруг завистливо. — А я, видно, так и проживу всю жизнь без собаки.
— А ты собаку хочешь, что ли? — не поверила я своим ушам.
— Хотел раньше. Даже с мужиками нашими, кинологами, договаривался, насчет щенка. Да только куда мне собаку, сама посуди. Я же иногда сутками на работе пропадаю. Кто с ней гулять будет? Да и вообще, с собакой разговаривать надо, а я на работе наговорюсь так, что фамилию свою не сразу вспоминаю. Какая уж тут собака?
Он отвернулся от меня и стал смотреть на работу чужих собак. Такой сильно выросший Малыш, не дождавшийся своего Карлсона. Захотелось вдруг погладить его по голове. Просто так, без всякого злого умысла.
— А Лариска щенка завела, — сказала я тихонько. — Овчарку. Хорошенькая такая, пушистая.
— Лучше бы она ребенка родила, — сказал Димыч, не оборачиваясь.
— Да ну. За ребенка ответственность какая.
— Зато ребенок рано или поздно вырастет и разговаривать начнет. И скажет ей все, что про нее думает. А собака — тварь бессловесная, будет терпеть молча. Собаку жальче.
Пока я раздумывала, обижаться мне за Ларку или согласиться с такой точкой зрения, первый этап закончился. Объявили небольшой перерыв. Секретарь подсчитывала набранные собаками баллы и выписывала их в итоговую таблицу, пришпиленную на информационный стенд. Участники отпустили собак побегать. Первое время мне было немного не по себе от того, что несколько десятков крупных собак носятся просто так, ничем не сдерживаемые по открытой поляне. Я даже за Димкин рукав ухватилась по привычке. Он глянул на меня вопросительно, но рукав не отобрал. Только по руке похлопал успокаивающе. Через пару минут я и сама поняла, что бояться нечего. Собаки не проявляли к присутствующим совершенно никакой агрессии, носились друг за другом, грызли палки, приносили хозяевам раздобытые где-то под кустами пустые пластиковые бутылки, звали поиграть. А может, было не страшно потому, что никто из присутствующих собак откровенно не боялся? Все ходили по площадке, смотрели результаты, обсуждали работу собак и какие-то житейские мелочи. Трепали по голове подбежавшего на минуту питомца. Почему же, когда я встречаю собаку на улице, мне становится не по себе? Вот не была бы я знакома со Светланой и ее Гектором, допустим. Встретила бы их на улице. Наверняка задрожала бы внутри противно какая-то жилка. Захотелось бы пройти поскорее мимо такого «страшного» зверя. А здесь этот же самый зверь валяется сейчас пузом кверху на куче листьев, жмурится совсем по-человечьи от солнца и никаких других чувств, кроме умиления, не вызывает. Почему же на городских улицах я собак боюсь до дрожи, а здесь — нет? Может, все дело в общем настрое? В том, что для присутствующих здесь собаки — друзья и любимцы, а для прохожих на улице — источник опасности? А опасности-то никакой и нет. Только наши страхи, бережно в себе самих взращенные. А как же Джоник? Для хозяйки он был другом и любимцем. А пожилая женщина, спасавшая от него внука, сейчас в больнице.
Очнулась я от раздумий, когда увидела совсем близко от себя овчарочью морду. Громадный лохматый зверюга подбежал к нам и замер, пристально вглядываясь. Димыч присел на корточки и потрепал его за шею. Воображение тут же нарисовало красочную картину моментального отгрызания нахальной руки видневшимися в пасти крепкими зубами. Но никакого кровопролития не произошло. Пес отряхнулся, будто только
— Их просто не надо бояться, — пояснил он мне. Нормальные собаки ни с того ни с сего не нападают.
— А Джоник?
— Джоник был ненормальный.
Как у него все просто. Еще бы понять, чем внешне отличаются нормальные и ненормальные собаки.
Перерыв закончился. Объявили второй этап соревнований. На площадку вынесли здоровенный деревянный щит с рекламой спонсора — производителя сухих кормов. За ним спрятались участники «двойки». Потом, по сигналу главного судьи, один из них показался из-за укрытия и побежал, увлекая за собой спущенную собаку. Второй в это время устремился к оставшемуся беззащитным хозяину…
— Вот ни фига ж себе! — Димыч повернул ко мне изумленное лицо. — Вот это я удачно зашел! И ведь никто, падлы, мне об этом не рассказал.
— О чем? — опешила я.
— Да о том, что оба фигуранта какое-то время за щитом этим вдвоем находятся. И почти никто их не видит. А потом один, значит, убегает, а второй оказывается мертвым. И собачку, значит, купить сильно хотелось…
Глава 6
Осень — коварное время года. Погода, а с ней и настроение, меняется несколько раз на дню. Только вчера светило нежаркое октябрьское солнце, золотило листья под ногами, настраивало на лирический лад. Жизнь казалась не такой уж скверной. Хотелось свежезаваренного чаю с мятой и помечтать. О том, как пройдет осень, наступит зима, обязательно снежная, наметет сугробы по колено, укутает в белые шарфы деревья. Как встанем мы на лыжи и побежим между этими сугробами, подставляя лицо крупным неторопливым снежинкам. А потом придет Новый год, и мы загадаем под елкой желания, и они обязательно исполнятся. А потом еще много чего хорошего случится. Когда придет зима.
Сегодня с самого утра зарядил нудный холодный дождь, и все сразу стало серым. И небо, и деревья, враз оголившиеся, и дома, и лужи на асфальте. Ветер рвал из рук зонтик, одежда и волосы пропитались сыростью, ноги промокли. О будущем думалось с неприязнью. Предстоящая зима уже не радовала, а скорее пугала. Морозами, ранними сумерками, воющей за окном тоскливой вьюгой. Из окна на кухне будет тянуть холодом, и правое плечо у меня будет постоянно мерзнуть, потому что стул мой на кухне стоит к окну правым боком. Вдобавок еще простуды, примятая под шапкой прическа и посленовогоднее безденежье.
Нет, ни о чем хорошем мне под дождем не думалось. И даже когда оказалась я в сухом и теплом офисе, мысли все равно остались унылыми. Видно, это очень хорошо читалось на моем лице, потому что даже мой начальник Валера, бывший на свою беду еще и моим хорошим знакомым, все утро поглядывал на меня вопросительно. Я делала вид, что не понимаю его взглядов, и, насупившись, смотрела неотрывно в монитор. В мониторе была картинка, а на ней — снежные сугробы и елки. Это наша офис-менеджер Надя так готовит нас морально к смене времен года. Летом выставляет на рабочих компьютерах в качестве заставки осенние виды, осенью — зимние. После новогодних каникул картинка тоже обновляется, на что-нибудь жизнерадостное, с подснежниками. Иногда Надя излишне торопится, и тогда подснежники появляются на мониторах уже в конце декабря. Тогда мы дружно вспоминаем сказку про двенадцать месяцев и мечтаем отправить Надю в лес. Чтобы она пропала там как-нибудь ненароком и не сбивала с толку коллектив.
Сегодня зимние виды на мониторе казались мне особенно зловещими. Даже мелькнула мысль спрятаться в туалете и поплакать немного над своей горькой судьбой. Но, поразмыслив, я отказалась от этой идеи. До туалета нужно было идти по холодному коридору, по дороге можно было встретить кого-то, кто спросит, почему у меня такой печальный вид, а ответить мне на это нечего. Это, кстати, было еще одной причиной, почему я отказалась от возможности прореветься в местах общего пользования. У меня не было конкретной причины для слез. Осенняя хандра не в счет, от этого нормальные люди не плачут.