Смерти нет, я знаю! Правдивая история о том, что нас ждет за последней чертой
Шрифт:
Однако я оказалась не готова к тому, как подействует на меня студенческая жизнь. Студенческий городок был сравнительно невелик, зато битком набит народом. У меня было ощущение, что я попала в самое сердце тайфуна, состоявшего из новых идей, эмоций и энергий. По пути из своей комнаты в общую ванную я встречала в коридоре не меньше пяти новых лиц, и каждый жужжал и искрился новой энергией. Я кивала или здоровалась и в то же время чувствовала, как этот поток сбивает меня с ног… А через минуту мимо проходил другой новичок, и я тонула в новом водовороте чувств и мыслей. Чужие страх, тревога, печаль, волнение,
И это не говоря об информационном и эмоциональном потоке, который заливал лично меня, ведь я стремительно знакомилась с замечательными произведениями искусства, политической мысли, живописи, музыки. Каждый день – то увлекательная лекция, то переворачивающие сознание стихи, то прекрасное музыкальное произведение, то образец классической живописи. Все это поднимало мой дух на новые высоты. Зачастую я ощущала такой прилив радости, что едва не забывала дышать. Но стоило выйти из класса и пройти мимо унылого студента, и с вершин восторга я рушилась в бездну отчаяния. Как плавание в реке с постоянно меняющимися течениями и температурой – то вода ледяная и бурная, то спокойная, то просто кипяток. Я не могла взять в толк, что происходит, и уж совершенно точно не могла это остановить. Оставалось лишь держаться на воде и стараться не утонуть.
Наступили зимние каникулы, я вернулась домой на Лонг-Айленд и встретилась кое с кем из друзей по старшей школе. Мы компанией сняли номер в том отеле, где когда-то проходил наш выпускной бал, и теперь за выпивкой делились друг с другом впечатлениями от первого года учебы. Я сидела возле своего закадычного друга по имени Джон Монселло.
Джон – один из прекраснейших людей, каких я только встречала в жизни. Мы знали друг друга с самого детства, с тех пор, как в четвертом классе он сунул мне в рюкзак записку, в которой говорилось, что я ему нравлюсь, и позвал меня кататься с ним на роликах. Моим мальчиком он никогда не был – я даже от хитроумно предложенного катания на роликах тогда почему-то отказалась – но мы крепко дружили, между нами чувствовалась связь, и меня всегда притягивала его энергия. Энергия у Джона была чудесно, безумно радостная. Он был одним из самых умных ребят в школе и принадлежал к тому типу людей, рядом с которыми уютно в собственной шкуре. Мы привыкли считать Джона главой нашей маленькой компании.
В тот вечер на зимних каникулах мы с Джоном сидели в уголке и делились впечатлениями о Бингемтоне и Беркли, куда поступил Джон. Надвигалась ночь, остальные вырубились или уснули, а мы все сидели и разговаривали. У нас всегда так получалось. В итоге мы оказывались поглощены невероятно глубокими беседами, каких у меня никогда не случалось с другими друзьями. В ту ночь мы с Джоном говорили о природе бытия. Вдруг Джон притих и взглянул в окно, за которым темнело ночное небо.
– Что, по-твоему, происходит, когда мы умираем? – спросил он.
– Ну, я знаю, что рай существует.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю, и все, – ответила я. – Знаю, что есть жизнь после смерти. И я знаю, что именно туда мы отправляемся, когда умираем.
Джон уставился на меня, наморщив лоб. Мне отчаянно захотелось рассказать ему историю про сон об Австралии, про то, как я видела Деду, и прочие странные случаи, но я сдержалась.
Джон улыбнулся и рассмеялся:
– Лаура, может, с возрастом я в это и поверю. Но пока я молод, и мне незачем об этом беспокоиться. На данный момент я просто не верю в жизнь после смерти.
Я ничего не ответила – кто я, чтобы его переубеждать? На том мы это и оставили. А через несколько дней разъехались по своим колледжам.
Примерно через месяц после возвращения в студгородок мне снова приснился живой и невыносимо яркий сон.
Во сне я была в колледже, но не в Бингемтоне, а в каком-то другом месте. И сама я была кем-то другим и чувствовала, что вот-вот потеряю сознание. Пытаюсь звать на помощь, но слова застревают в горле. У меня жуткое ощущение, что, если я не дозовусь и никто не придет на помощь, я умру. Но, как я ни стараюсь, сознание неумолимо ускользает.
Затем я неожиданно стала собой. Мне снилось, что мимо моей комнаты в глубокой печали проходит компания моих школьных друзей. Они плачут и несут что-то на плечах. Какой-то ящик. Он закрыт, и я не вижу, что внутри, но мне этого и не требуется. Я знаю, что в ящике какой-то человек. Мальчик. Наш любимый мальчик. Умница.
Я стою, глядя на приближающуюся процессию, и испытываю чистый, абсолютный ужас, потому что знаю: если я сейчас чего-то не сделаю – или, скорее, не отменю сделанное – моим друзьям будет очень больно, потому что наш всеобщий любимец покинет нас.
И тут я проснулась.
Я села в постели, тяжело дыша в паническом страхе, и посмотрела на электронные часы на тумбочке. Ровно полночь. Я лихорадочно принялась набирать домашний номер.
Трубку взяла мама.
– Мам, кто-нибудь умер? – почти в истерике спросила я.
– Что? Нет. Ты о чем?
Я быстро пересказала ей свой сон и вновь испытала ту же смесь вины и печали, какие мучили меня, когда я узнала о смерти деда.
– Лаура, успокойся, все в порядке, – утешала меня мама.
– Нет, мам, не в порядке! – орала я в слезах. – Кто-то умер или вот-вот умрет! Не выходи из дома! Никуда не ходи!
Я была в панике. Я достаточно знала об этих ярких снах, чтобы понимать их реальность. Маме кое-как удалось меня успокоить. Она заверила меня, что все домашние живы-здоровы. Остаток утра и весь день я провела, молясь, чтобы телефон не зазвонил. Час проходил за часом, никаких страшных новостей не поступало, тревога понемногу начала отступать.
В восемь часов вечера телефон все-таки зазвонил. На том конце провода раздался голос одного из моих школьных друзей.
– Лаура, у нас горе, – сказал он. – Джон умер.
Джон был на церемонии вступления в студенческое братство в Беркли, и накануне вечером он изрядно выпил. Среди ночи, чуть ли не в 3 часа, ему позвонил кто-то из братства и потребовал срочно прийти в корпус, где накануне и проходил праздник.
– С тебя уборка помещения, раз ты новенький, – так сказали Джону однокашники.
Джон возражал, мол, он еще слишком пьян. Но братья настаивали, поэтому он кое-как оделся и поплелся выполнять распоряжение.