Смертник номер один
Шрифт:
– Но я-то полностью здоров, – возмутился я.
– В том-то и беда ваша, капитан. Гвоздь из вашей головы вырезать не рискнули еще и по другой причине: опасались в ходе операции поразить отдельные нервные центры. А вы как считаете, сам гвоздь ничего не повредил?
– Я про него уже забыл давно, – вяло отмахнулся я. – От него даже голова тяжелее не стала. Почему я должен о нем помнить, если он мне не мешает?
– Беда в том, что мы практически ничего толком о мозге не знаем. И не можем понять, что у вас поражено, а что осталось невредимым. А самое главное, не знаем, каковы могут быть последствия. Вы думаете, вас случайно поместили в психиатрическое отделение? Думаете, я просто так ежедневно контролирую всю деятельность вашего головного мозга? Думаете, во время снятия энцефалограммы я от нечего делать задаю вам вопросы, порой провокационные? Нет. Я проверяю ваши реакции. И точно так же, как все остальные, не могу сказать, что именно может произойти с вами в критической обстановке. Вдруг, когда вы поведете в бой солдат, что-то замкнет в голове, и вы своих же солдат перестреляете? Мозг – дело серьезное. Слишком серьезное, сказал бы я, чтобы человек смог полностью понять его функциональность. Вот потому вы здесь. Потому мы с вами и пытаемся разобраться с вашей головой. Пока единственное, что я могу вам посоветовать, – не пытаться вбивать в голову новые гвозди.
– Спасибо, товарищ подполковник. Я уж лучше кому-нибудь другому, – скромно сказал я, не до конца выразив то, что сидело в мыслях.
Но подполковник меня понял.
– Вы мою голову к этому готовите?
– Я ничего и никому не готовлю. По причине отсутствия молотка, может быть…
– Ну, мысленно предназначаете…
Мне оставалось только тактично промолчать.
И вот комиссия…
И вот результат: я – уже никто, разве что только не пустое место, хотя в нашей действительности даже пустым местам, я слышал, пенсии порой платят. То есть я стал никто в сравнении с собой прежним. Ибо инвалида, рассматривая его как воина, никак нельзя ставить на одну ступень с капитаном спецназа ГРУ, воспитанным в многочисленных боях на Северном Кавказе. Я ничего плохого про инвалидов сказать не могу, хотя и знаю, что инвалидность, как и все в этом мире, – понятие относительное. Слышал я даже такую точку зрения, что некоторые добиваются инвалидности, чтобы просто спокойно жить и получать пенсию. И гражданские, и военные. Но у меня характер не тот, чтобы искать спокойной жизни…
При выходе из госпиталя на скамейке рядом с крыльцом сидел, раскинув руки на спинке, капитан Магомед Магомедов. Я понял, что мною опять интересуется «краповый» генерал Лукьянов. Не вдаваясь в подробности, протянул Магомеду руку и просто сказал:
– Поехали…
И удивленно осмотрелся, не находя взглядом привычного микроавтобуса «Фольксваген Калифорния» со старшим лейтенантом Сережей на месте водителя.
– Машина за воротами, – объяснил капитан, словно читая мои мысли.
Мы вместе миновали КПП, и Сережа тут же подъехал к нам, чтобы мы не шли к нему по улице. Этот факт подсказал мне, что предвидится какое-то осложнение ситуации. Раньше Сережа заезжал во двор госпиталя. Маловероятно, что сейчас у него такой возможности нет. Но он остался за воротами. Для чего? Вывод напрашивался сам собой: Сережа контролировал улицу. И подъехал сразу тоже неспроста – не давал нам с Магомедом «гулять» по открытому пространству. Видимо, снаружи было что-то подозрительное.
Не тратя времени на разговоры, я быстро нырнул в дверцу, которую услужливо сдвинул вбок Магомедов. Успел увидеть на сиденье рядом с местом, куда уселся капитан, пистолет-пулемет «ПП-2000» с коллиматорным прицелом. У водителя всегда под рукой было такое же оружие. Я был безоружным. Но Магомедов тут же передал мне пистолет-пулемет с соседнего сиденья, а сам достал свой пистолет. С этим «макаровым» он был и в прошлый раз, когда нас пытались расстрелять в таком же микроавтобусе – той же марки, той же модификации, того же цвета… Но сейчас я обратил внимание на стекла «Фольксвагена». Бронированную машину можно определить, в первую очередь, по стеклам. Технология бронирования такова, что избежать выделения на стекле некоего подобия затемненной рамки невозможно. Я сам с этой технологией не знаком, но мне когда-то объясняли эту тонкость. То, что машина медленнее разгоняется и медленнее едет, даже если у нее форсировали двигатель, не каждый со стороны заметит. В городе, где скорость ограничена, это вообще не бросается в глаза. А вот многослойные стекла бронированную машину выдают. И не случайно, надо полагать, именно такую прислали за мной в этот раз.
– И что опять у нас случилось? – спросил я.
– Сегодня ночью было совершено нападение на медицинский центр, – объяснил Магомедов. – Наш дежурный в одиночку отбиться не сумел бы. Два охранника с электрошокерами в руках помощи оказать не могли, да и не рвались это сделать. По чистой случайности мимо проезжала машина вневедомственной охраны, менты среагировали на перестрелку и вмешались. Одного бандита подстрелили. Оказался дагестанцем. Остальные, как только показались еще две ментовские машины, сбежали через дворы, где, видимо, оставили свои тачки. Напрямую там проехать нельзя, и потому погоню организовать не удалось. Бежать за людьми, а тем более за машинами, насквозь прокуренные менты не умеют. Но это было только началом наступления. А рано утром было совершено покушение на генерала Лукьянова. Он ранен – к счастью, легко. Хотя две автоматные пули все же получил. Но он стреляет лучше нас всех, вместе взятых. Двух нападавших уложил. «Наглухо», к сожалению. Впрочем, мы и без того знаем, кто покушался. По крайней мере, их принадлежность. Личности, может быть, и определим, хотя документов у них с собой не было.
– Нормально, – сказал я. – Война с Северного Кавказа переместилась в восточную часть Москвы… Этого и следовало ожидать при текущей государственной политике. Нужно было быть всем осторожнее, принять превентивные меры… Я просто удивляюсь, как этого не случилось раньше. Теперь можно ждать покушений и на других офицеров.
– Почему этого следовало ожидать раньше? – спросил капитан Магомедов с легким волнением, отчего его акцент стал звучать более отчетливо. – Я не вижу, где мы прокололись настолько откровенно, чтобы вызвать эту атаку. Или мы чего-то не додумали? Почему? И чего? Объясни.
2
– Что тут объяснять… Как началось мое с вами сотрудничество, помнишь?
– Как? – теперь спросил Сережа. – Ты лучше давай без отвлеченных вопросов. Если есть мысли, высказывай сразу. У нас положение постоянного ожидания боя.
– Мой вопрос по существу дела. В тот, первый раз, кто-то из ваших сдал меня. Мне позвонили и пригласили на свидание с генералом. Место свидания – неподалеку от деревни моей мамы. Если кто-то знал, где меня искать, он знал все про деятельность «Комитета взаимопомощи». И дислокацию, и личный состав. Ваш Комитет тогда прорабатывал варианты сотрудничества со мной, и эта информация ушла на сторону. Генерал, кажется, говорил, что знает «крота». Но, возможно, «крот» был не один, или же генерал ошибся в определении личности. В любом случае следовало перестраховаться и сменить хотя бы место дислокации – может быть, перейти на полулегальное положение. Хотя я не уверен, что это помогло бы. Кроме того, «сдача» может идти на более высоком уровне, чем уровень Лукьянова. Сейчас так чаще всего и бывает.
– Может быть, – неохотно признал Магомедов.
– А что сейчас? – поинтересовался я, позевывая. – Здесь, с нами… Просто перестраховка или тоже сложная ситуация?
– Есть машина с двумя кавказцами, – объяснил Сережа. – Стоит в стороне. Парни сидят в машине, не выходили. По какой причине здесь остановились – непонятно. Несколько раз кому-то звонили. Впечатление такое, будто кого-то дожидаются. Не исключено, что именно тебя. Мы поехали, они с места не тронулись. В нашу сторону не смотрели. Возможно, я перестраховываюсь, но лучше уж так. В зеркало я их пока не вижу.
– Это ничего не значит, – сказал я. – Они могут тронуться, как только мы свернем за угол. А за углом дорогу перекроет непонятно откуда взявшийся мусоровоз. Вроде как разворачиваться на узкой улочке вдруг надумает. Там пара стволов, сзади пара стволов подоспеет…
– Машина у нас в этот раз… – начал объяснять капитан Магомедов.
– Вижу, что бронированная, – перебил я его. – От пистолета и автомата прикроет, но от гранаты из простого «подствольника» не спасет. Да и без «подствольника»… Одной кумулятивной гранаты хватит, чтобы сжечь нас здесь живьем. А тут даже форточки нет, чтобы из нее отстреливаться. Двери открывать – лишать себя брони. Тогда какой смысл в этой машине?
– Согласен, – сказал старший лейтенант. – Будем осторожнее. Вы тоже за спину поглядывайте, мне в зеркала не все видно. Поедем тем же путем, что и раньше, через промышленную зону. Держите оружие наготове.
Я проверил, есть ли патрон в патроннике выделенного мне пистолет-пулемета, убедился, что оружие готово к бою, попробовал, насколько легко снимается левосторонний предохранитель, и спокойно стал ждать развития событий. И, как всякий человек действия, желал, чтобы таковое началось как можно быстрее. Ожидание обычно утомляет не меньше, если не больше, чем скоротечное действие.