Смертный приговор
Шрифт:
– В девять.
– У нас еще куча времени. Прекрати, пожалуйста, смотреть на часы через каждые полминуты.
Холодный резкий ветер свистел за окнами. Во всем доме звенели стекла. В очаге потрескивал веселый огонек. Чизем налил всем коньяк и раздал бокалы; затем провел всех в гостиную и усадил Ирен в удобное кресло перед телевизором. Это был древний прибор – сплошное ореховое дерево и малюсенький экранчик, врезанный в него, с парой потускневших “заячьих ушек” наверху.
Ирен махнула рукой в сторону Пола, приподняв бокал на дюйм; от этих маленьких знаков внимания ему на душе становилось теплее, он кивнул ей и улыбнулся, прежде чем пригубить бренди.
Чизем медленно опустился в деревянное откидное кресло.
– И
Ирен ответил очень сухо:
– Неделя была короткой. Так что на сей раз публика получила всего лишь половину обычной дозы.
– Вижу, тебя кто-то сильно разозлил, моя дорогая.
– Гелер приговорил одного моего обвиняемого к отсрочке приговора на шесть месяцев. А у этого парня совершенно невероятное количество приводов: он поднимался по ступеням суда чаще, чем лосось вверх по порогам, когда откладывает икру, и на сей раз он совершил ограбление на глазах у нескольких свидетелей. Взяли его тепленьким, сразу. Но Гелер отпустил его.
– Но ведь это входит в вашу компетенцию, не правда ли? – спросил Чизем – Мы должны забрать определенную власть из рук судей. Ничего хорошего, когда один судья считает ограбления, совершаемые бедными слоями населения, узаконенными последствиями экономического неравенства, в то время как другой принимает каждое преступление как кошмарную угрозу стабильности общества. Поэтому выносятся одному невероятно тяжкий приговор, другому – до невозможности, предельно легкий. Каким образом в подобных обстоятельствах ожидать “правосудия для всех”.
От каминного огонька приятно пахло. Пол расслабленно полулежал на обитой кожей кушетке, кожа была уже старой и ее красноватый оттенок превратился почти в черный, а глубокие трещины, словно вороньи следы, врезались в гладкую поверхность. Кабинетный диван, наверняка, профессор забрал его с собой, когда уходил в отставку. Прежде чем Чизем взялся за перо и положил перед собой чистый Лист бумаги, у него была обширная юридическая практика. В течение нескольких лет он был одним из лучших адвокатов в этой части страны. Узнав об этом, Пол страшно удивился. И Чизем, взглянув на него, заключил разговор на эту тему:
– Значит, вы все еще озадачены?
– Не могу этого отрицать. Судя по вашим словам, вас не назовешь “либералом”.
– Никакой я не либерал. Я верю в дисциплину. Именно дисциплина – та известь, которая скрепляет и сплачивает общество, без нее наступает хаос. – Он сердечно улыбнулся Ирен. – Было время, когда эта юная леди видела во мне фашиста.
Пол спросил:
– Каким же образом вам удавалось сочетать столь резкие взгляды с работой криминального адвоката?
– Очень просто. Я считал, что нет на свете лучшей юридической системы, чем та, – несмотря, конечно, на все ее вопиющие недостатки, – в которой противные стороны представляют в суде свои точки зрения с наибольшей решительностью. Безусловно в этой системе есть свои опасности, главнейшей из которой является то, что лучший законник (будь он на стороне защиты или же обвинения) сможет – всегда – выигрывать процесс у более слабого, но все же несмотря на это... Во всей всемирной истории не было системы лучшей, по крайней мере, мне такая незнакома. Если правда скрывается где то на границе мнений, то ее всегда можно обнаружить, только изучив обе позиции тщательнейшим образом. Вот для чего и была придумана наша система и, если бы она четко работала и правильно использовалась, то лучшего достижения человеческой мудрости не пришлось бы искать.
– Если бы она правильно работала, – эхом откликнулась Ирен: в ее голосе прозвучала нотка сарказма.
– Каждое слушаемое дело в криминальном суде заслуживает самого тщательнейшего расследования, сказал Чизем. – Но точно так же и человек заслуживает наиболее грамотной защиты. Адвокаты – такие же служители закона, как прокуроры и судьи. Все эти люди – составляющие единой системы, назначение которой в каждом конкретном случае выяснить правду. Если в каком-то деле у человека нет первоклассного защитника, то значит суда как такового нет. Видимость, фарс.
– Простите за грубость, – встрял Пол, – но ваши теперешние слова мне сильно напоминают заявления некоторых трусливых хозяйчиков, которые старательно объясняют и всем и самим себе, почему именно они исправно платят дань мафиозным структурам.
– Сильное доказательство так всегда останется сильным, не имеет значения, кто именно использует его для своей защиты, – проговорил Чизем. – Конечно, в случаях, когда защитником мафиози является адвокат, сам состоящий в синдикате мафии, вся структура ломается. Подобных глашатаев мафии довольно много, но мне бы не хотелось говорить о том, что из-за их существования нужно дискредитировать все юридическое братство.
Старик принялся покачиваться в кресле.
– Значит, система противостояния работает – это мы доказали. Жаль, что в наши дни ее в большинстве случаев не используют. Система, которой мы, адвокаты, клянемся в верности, превратилась в пустой звук. Почти все слушанья происходят в задних комнатах, где адвокаты договариваются с обвинителями, то есть до правды никому и дела нет. Виновный празднует победу, а невинный страдает, потому что по-настоящему невинный вряд ли захочет договариваться о меньшем сроке наказания, а истинный виновник сделает это с легкостью. Нет, беда наших судов совершенно не зависит от того, что адвокаты заправляют всем. Нет. Просто система противостояния изжила себя в нашем случае. Нам необходим процесс реставрации, а не дальнейшее разрушение.
– Это значит, что система будет сильно расширена, – сказал Пол. – А чтобы начать выполнять программу по настоящему, придется раза в четыре увеличить количество судов и людей, в них работающих. Хотелось бы взглянуть на все это, но вот вопрос: кто станет платить?
– Мы сможем себе это позволить, – откликнулся Чизем. – Это один из главнейших моментов моей книги. Ведь мы сбережем деньги, если постараемся.
– Каким образом?
– Снижением цены, которую общество платит за совершенные преступления. Бели мы сможем восстановить нашу правовую систему до той степени, когда совершение преступления влечет за собой огромный риск для жизни преступника, мы увидим, как резко пойдет вниз статистическая кривая. В будущем мы сможем избавиться от бюрократии в правовой системе, но даже через короткое время мы получим огромную сумму денег, потому что будет совершаться меньше преступлений и, следовательно, мы будем терять меньше денег. Не говоря уже об уменьшении человеческих жертв. Чтобы создать необходимую юридическую и теремную систему, действительно, понадобятся огромные суммы, но уже через короткий промежуток времени все затраты окупятся.
– Но что же удерживает нас от создания подобной системы?
– Политики, разумеется.
Ирен подскочила в кресле как пружина.
– Моя программа! – она подбежала к телевизору. – Как же это у тебя включается?
– Ручка слева. Нет же, не та, а во-он, что под экраном слева...
– Поняла.
– Твои часы спешат, моя радость, Еще нет девяти. Пол услышал тонкий, высокий свист: ему показалось сначала, что это в ушах звенит. Потом в центре экрана появилась светящаяся точка, затем она превратилась в крохотную картинку, которая медленно принялась расползаться, пока не стала волнообразной серой мордой обозревателя, смотрящего и говорящего в камеру слова, которые он читал на специальных карточках, поставленных над линзами. Изображение было нечетким, центр физиономии все время сбивался набок, превращая программу новостей в “комнату смеха” в каком-нибудь среднего пошиба увеселительном заведении. Постепенно телевизор нагревался и неожиданно зазвучал голос, начавший говорить прямо с середины предложения: