Смоленское направление 2
Шрифт:
(В сагах и хрониках Норвегия называется – Норег, норвежцы – нореги. Норег = Норек, нореги = нореки. Здесь мы сразу видим удивительное сходство топонима и этнонима с летописной землей, родиной славян Нориком и самими славянами, русами – нориками. Учитывая, что предки норегов не автохтоны в Скандинавии, а пришли туда, по мнению археологов, с юго-востока в III-II тысячелетиях до н.э., можно предположить, что мы имеем дело не со случайным совпадением).*
Магнус Ульвссон промолчал, что он мог сказать на мой упёк? Своим поступком он наводил тень на потомство Гюряты Роговича, представителей высшего боярства Новгорода. То, что из всего имущества, у рыцаря осталось только меч да кольчуга, признаться
– Почему я тут, а не с вами – то моё дело. Когда закончу свою миссию, тогда и поговорим, а пока, Людвиг, если я сдался тебе в плен, то выполни мою единственную просьбу. – Магнус посмотрел на Бренко и попросил: – Помоги доставить послание конунгу Александру, было дано рыцарское слово, что пергамент будет передан в его руки.
После совещания с Пахомом Ильичом, пленных, под честное слово Магнуса, посадили на их бывшую ладью за вёсла. По прибытию в город, они должны были отправиться на свейское подворье, где будут ждать окончательного решения о выкупе. К моему удивлению, Бренко даже поручился за Ульвссона, мол, наслышан о нем – не обманет. Через пару часов, как только шведы отправились в Новгород, мы заблокировали фарватер подводными ежами. Даже, если кому и пришла бы в голову мысль – волоком, по берегу перенести ладьи, то через сто метров, в узком месте, снова бы напоролись на деревянные мины. Оставалось ждать основную часть шведского десанта. Пока Ильич руководил минированием, огнемёт на ладье Андрея вновь был заправлен. Бренко с интересом испробовал грозное оружие, одно дело слышать и видеть, другое дело пощупать своими руками.
– Значит перед боем надо подпалить огонь вот тут, хм…, как хитро придумано, колёсико и кремень. – Чело больше заинтересовала бензиновая зажигалка, нежели устройство огнемёта.
– Запомни, у каждого оружия есть свой предел. Как по прочности, так и по времени. Всего только десять нажатий на педаль. И ещё, при всех говорить не буду, но если случится так, что ладью будут захватывать. – Я сделал паузу, настал один из неприятных моментов сохранения секретов.
– Ты что такое говоришь, Алексий. Кто нас сможет одолеть?
– Я сказал если. Так вот, почувствуешь, что уже всё, кранты, шансов на спасение нет, то дёрни за это кольцо. – Сказал Бренко, показывая нехитрый механизм гранаты, закреплённой под огнемётом. – У команды будет пара секунд, прыгайте в воду и спасайтесь вплавь.
– Пара секунд это что? Ты как-то странно излагаешь, Алексий. – Людвиг ещё не привык к моему понятию о времени, поэтому переспросил, уточняя.
– Четыре раза вздохнуть, после смерть. Не спрашивай меня о том, что находится там, и не вздумай проверить, если дорога жизнь. Давай ка лучше ещё раз попробуй вон тот кустик подпалить. – На противоположном берегу, у самой воды торчал одинокий кустарник, своим видом напоминавший неприличный жест, с вытянутым средним пальцем.
Сбыслав Якунович не подвёл, вместе со своими дружками организовал приличное по численности войско. Новгородская рать составила почти две сотни человек. Мешко, оставив своих людей на попечение боярина, отправился к Александру, который знал о дате похода, но всё ещё надеялся, что придётся наказывать обнаглевших свейских купцов, решивших обустроить вотчину на его землях. По дороге присоединились четыре десятка ладожан, в основном дальние родственники застрельщиков похода. Как ни странно, озёрные жители прихватили с собой лошадей, дабы сподручнее было увозить награбленное добро. Что им напел Сбыслав, было не ясно, но пошли с радостью, пообещав жёнам скорейшее возвращение. Укомплектовав войско обозниками, всего пятнадцать человек, погрузив брони и продовольствие на лошадок, можно было смело трогаться к точке рандеву. Четырнадцатого числа, князь Александр должен был соединиться с армией новгородцев, перейти реку и ударить в спину ни о чём не подозревавшим свеям. Фаси рассчитывал, что после того, как конунг Новгорода получит послание, ему потребуется время, что бы собрать войско. Раньше, чем через месяц, ни о каком неприятеле можно было не думать. За это время будут возведены укрепления, налажен подвоз провианта, а дальше – дальше он побъёт молодого русса, возможно, постарается взять его в плен, и будет диктовать свои условия торговой столице Северной Руси.
– Господи, как я мог согласиться на эту затею с казной? – Гаврила Алексич сидел в походном шатре с Якуновичем и вздыхал при каждом упоминании о серебре. Поход оторвал от дел насущных, потребовал капитальных вложений и пока не давал никакого дохода.
– Пахом Ильич врать не будет, дело верное. То, что он мне показал, когда мы вино у него в тереме попивали…, многого стоит. Поверь мне, Гаврюша. – Сбыслав не стал рассказывать товарищам, что во время застолья, когда опустела вторая бутыль, а третья ещё не была распечатана, появилось желание повеселиться и послушать пение артистов-скоморохов. Тут то и дал прослушать церковный хор, записанный в памяти плеера Пахом. То, что трезвый человек воспринял бы как чудо или напротив, полное бесовство, пьяному Якуновичу показалось Божьим откровением. После этого случая, доверие всем словам купца было полное.
– А коли побъёт нас этот Фаси, что тогда я домашним скажу? Ох, лучше б я в Корелу пошёл, там хоть бы рухляди насобирал. – Гаврила причитал уже несколько дней, пока длился переход. Сбыслав, который затеял тайный от всех поход за сокровищами свеев, уже жалел, что не был проведён молебен. Идейной составляющей, которая придаёт силу духа воинства – не было. Грабить шли с радостью, но при сильном сопротивлении, грабители, как правило, думают о своём спасении, а не о том, как переборов свой страх, вырвать победу.
– Ладья! Свеи по реке идут! – Прокричал дозорный.
Ополченцы высыпали к берегу, потрясая оружием, требуя немедленно пристать кораблю к берегу. Как-никак за зипунами шли, а не комаров кормить.
– Я рыцарь Магнус Ульвссон, пленный гость Пахома Ильича, иду в Новгород с посланием для конунга! – Свей кричал с борта ладьи, не доходя до берега метром семи-восьми, размахивая куском пергамента, свёрнутого в трубочку.
– Да что ж это твориться, Сбыслав? Покуда мы тут топчемся, Пахом уже полон взял, да наверняка уже казну деребанет. Долго нам ещё идти? – Гаврюша, уже с совершенно другим настроением требовал немедленного действия.
– Конунг Александр Ярославович, завтра будет здесь, на этом месте. Можешь его подождать с нами. – Боярин прокричал в ответ, не обращая внимания на призывы Гаврилы Алексича.
– А кто ты такой? – Магнус спрятал в мешок письмо, попутно пересчитывая столпившийся у реки народ, выходило печально, почти двести пятьдесят душ, вооружённых и готовых сражаться.
– Сбыслав Якунович, боярин Новгородский. – Представился командир ополчения, и тут же поинтересовался, узнавая знакомые черты в лице свея: – А ты не родич Рогодичам?
– Родич! Но это к делу не относится. – Магнус, несколько раз, бывавший в Новгороде, на свадьбах племянников и племянниц вспомнил боярина.
Ладья пристал к берегу, Ульвссон вместе с Биргером и его оруженосцем пошли в шатёр к Сбыславу. Оставшиеся свеи сходить и поразмять ножки на зелёной травке не стали, так и остались в лодке. Тем не менее, через пару часов, общий язык был найден и вскоре, ополченцы узнали о произошедшем сражении на Неве.
– Пахом Ильич плюнул огнём и сжёг цельную шнеку со свеями. Во как. – Делился услышанным со своими товарищами Микула.