Смотри в меня
Шрифт:
Воспоминания о жене не вызвали никаких эмоций. Задумался, а стоит ли женится на Оксане и решил, что нет. У Алешки и так моя фамилия, Соколовский он, а эта обойдется. Как была Кукушкиной, так и останется, все равно из кукушки сокола не сделаешь, как не пытайся.
2.1 Таша.
От таблетки сплю, минимум, сутки не реагируя ни на что вокруг. Прихожу в себя снова утром, солнце опять бьет прямо в глаза. Губы сухие, меня лихорадит, а тело, наоборот, горит огнем. Ноги и руки опять привязаны к кровати. Лежу, жду, должен же кто-то ко
– Проснулась?
– поднимаю глаза, надо мной мужское лицо, но не то, другое. У меня вырывается вздох облегчения. Я даже пытаюсь улыбнуться, но потрескавшиеся губы сразу начинают кровоточить, чувствую во рту солоноватый привкус.
– Пить, пожалуйста, - шепчу я и умоляюще смотрю на мужчину. Странно, но в туалет совсем не хочется, только воды.
– Вот сейчас таблеточку на язычок положим и запьешь, - говорит он со мной, как с маленьким ребенком. Но лучше так, чем повторение вчерашнего.
– Ротик открывай.
Послушно открываю, принимая таблетку, а когда он отворачивается за водой, быстро прячу ее под язык. Воду глотаю жадно и никак не могу напиться.
– Еще можно?
– подаю ему пустой стакан. Он кивает и подает мне вторую порцию. Выпиваю и ее, и откидываюсь на подушку.
– Ну-ка, покажи мне, какая ты послушная девочка - наклоняется надо мной мужчина и сжимает мои скулы. Открываю рот, высовываю язык, показывая, что таблетки там нет. Если догадается заглянуть под него, мне конец, придется глотать. Но он удовлетворен, видимо, не ожидает от меня пакостей, ведь я - хорошая девочка.
– Умница. А теперь спи.
Уходит, в замке поворачивается ключ. На всякий случай притворяюсь спящей, вдруг здесь камеры. Сознание мое слегка прояснилось, если удастся и в следующие дни не глотать гадость, которой меня пичкают, надеюсь, вспомню и пойму все. День тянется медленно, я то засыпаю, то просыпаюсь, но глаза стараюсь не открывать. Это тяжело, просто лежать, но делать нечего. От одной позы тело затекло, а еще, я начинаю хотеть в туалет. Решаю терпеть до последнего, вдруг, своим ранним пробуждением, вызову у них подозрения. Ближе к вечеру, когда немного стемнело, решаюсь приоткрыть глаза. Из под опущенных ресниц, аккуратно, оглядываю помещение в поисках камеры. Или я не нашла, и она хорошо спрятана, или ее здесь нет. В туалет хочется гораздо сильнее, терпеть больше нет сил. Придется либо звать кого-нибудь, либо ходить под себя. И я зову.
– Эй, кто-нибудь, - голос уже не хрипит и даже немного окреп.
– Что случилось?
– заглядывает мужчина, который был утром. Смотрит настороженно и удивленно, а я понимаю, прокололась.
– Хочу в туалет, - пытаюсь изобразить вчерашнее пассивное состояние, но мужчина мне не верит, по глазам вижу.
– Сейчас принесу ведро, - кивает он и выходит. Дверь прикрывает неплотно, я ж привязана, а значит для него не опасна.
– Игорь Анатольевич, - доносится до меня тихий голос, и я напрягаю слух.
– Ей уже мало этой дозы, сегодня она проспала лишь двенадцать часов, вместо суток.
Молчание, наверное, слушает ответ, а потом произносит без тени волнения, так, будто говорит о чем-то, вполне, заурядном. Вот только сам текст таким не назовешь.
– Если увеличить дозировку в два-три раза у нее начнется постепенное поражение головного мозга. А, со временем, может и сердце отказать. Это ведь очень сильные препараты, - не знаю, что ответил ему собеседник, но утром, его сменщик, приносит мне сразу две таблетки.
2.2 Игорь.
– Твою мать, - ору я, сбросив звонок. Оксана вздрагивает, сын на ее руках начинает заходиться в плаче.
– Успокой.
Ухожу на кухню, чтобы не слышать этого истошного крика, но помогает мало, Алешка надрывается так, будто его режут. Включаю телевизор и надеваю наушники, это, хоть немного, помогает отключиться от детского плача. Оксана приходит лишь через час, лицо усталое, зевает постоянно. Ничего, я тоже с утра до ночи работаю, так что пусть занимается ребенком сама, она хотя бы дома сидит.
– Что случилось, Игорь?
– устроившись напротив, спрашивает она устало.
– Таша стала в себя приходить, дозу препаратов пришлось увеличить, - зло бросаю я и закуриваю. Последнее время столько всего произошло, что нервы стали сдавать.
– Нет, - кричит в панике Оксана.
– Я не отдам ей ребенка, не отдам, не отдам, - у нее начинается истерика. Разворачивается, чтобы бежать в детскую, но я успеваю схватить ее за руку. Разворачиваю к себе лицом и толкаю на стул.
– Сядь!
– Нет, - вскакивает, пытается меня оттолкнуть, но я на чеку. Поднимаю руку и бью ее по лицу. Перестарался, из носа хлынула кровь. Зато истерика по поводу сына стала утихать. Теперь она ревела, скорее от обиды, уткнувшись в ладони и размазывая кровь по лицу.
– На, утрись, - подаю ей носовой платок.
– И заканчивай сопли лить, а то еще раз вмажу.
Оксана мочит платок и вытирает нос, потом достает из морозилки лед и прикладывает к ушибу. На меня не смотрит, но слезы вытерла, знает, что я не люблю женские истерики.
– Успокоилась?
– она кивает.
– Сядь и послушай. Никто у тебя ребенка не заберет, обещаю. Мы увеличили Таше дозу лекарств, боюсь, скоро у нее просто остановится сердце.
– Игорь!
– Оксана закрывает рот рукой.
– А что прикажешь делать?
– ору я.
– Разводиться? Она же имеет право на половину всего, понимаешь? Всего! А я делиться не хочу и не буду. Пусть тогда лучше сдохнет там, в психушке! Жалеть никто не будет, искать тоже, она с восемнадцати лет сирота. Лишь тетка есть, но та вся в своей карьере, с Ташей почти не общается, так что, помех никаких. Или ты хочешь, чтобы она опять попыталась выкрасть Алешку?