Смотрящие вперед. Обсерватория в дюнах
Шрифт:
Стены увешали морскими видами — репродукциями с картин Айвазовского и Судковского, которые я постепенно накупил в сельмаге и хранил, как дорогую коллекцию. Рамки я сделал из дерева и камыша.
Когда Лиза домыла пол, к нам заглянул Иван Владимирович. Чудесную игрушку держал он в руках — полуметровую бригантину! Борта судёнышка были выкрашены масляной краской чистейшего белого цвета, переходящего ниже ватерлинии в голубой. Прямые паруса передней фок-мачты и косые паруса грот-мачты кто-то сшил с вдохновением из сурового полотна, как подобает морским парусам — символу суровой жизни моряка. «Ветер дальних странствий» пронёсся по дому.
Иван Владимирович, улыбаясь, смотрел
— Поздравляю вас с новосельем, — произнёс он и, вручив Лизе бригантину, по-старомодному поцеловал ей руку.
Я тут же наскоро смастерил подвесную полочку, и мы поставили на неё бригантину. Отныне она должна напоминать, как и лоция Филиппа Мальшета, которую я положил отдельно от всех книг на тумбочку возле своей кровати. Лоция была моя, и я не собирался делиться ею даже с сестрой.
Потом мы пили чай за круглым столом и слушали рассказы Ивана Владимировича. Было что послушать! В юности он изъездил Каспий вдоль и поперёк. Был участником нашумевшей экспедиции Горского, когда учёные тридцать семь дней провели на льду, пересекли на лошадях уральскую бороздину, попадали в относ. Он прекрасно знал отца Мальшета — Михаила Филипповича, они дружили с детства.
Старший Мальшет тоже любил наш Каспий, он построил на его берегах не один маяк и тоже вечно носился с проектами каких-то дамб. Однажды вчетвером — Иван Турышев, Михаил Мальшет и двое студентов, закадычных друзей, — отправились на арендованной тюленке далеко в море: Иван Владимирович тогда работал над своей первой диссертацией и ему не хватало каких-то данных.
Сначала всё было хорошо, но потом они попали в окружение айсбергов, по-местному — бугров. На них часто попадаются большие лёжки тюленя. Бугры эти напоминают причудливые ледяные крепости — мощные стены высотой в трёхэтажный дом и выше, башни, посреди ледяные «дворы», в которых греются на солнышке и дремлют тюлени. Когда ловцам попадается такой «двор», то при удаче можно взять столько тюленя, что наполнишь два-три судёнышка.
Должно быть, они наткнулись на подводный айсберг, потому что вдруг от внезапного сильного толчка тюленка судорожно вздрогнула, что-то в ней хрустнуло, словно позвоночник переломился: нахлынувшая волна, выломав часть борта, перевернула судно. Людей отшвырнуло в сторону. Один из студентов угодил в студёную ледяную шугу вниз головой и сразу пошёл на дно, остальные упали на шугу плашмя и удержались.
Положение было ужасное… Когда набегала волна, шуга становилась плотнее, по ней можно было ползти, волна отхлынет — шуга делается жиже, руки и ноги проваливаются, тяжёлые сапоги и зимняя одежда, сразу намокнувшие, тянут вниз.
«Ползи на лёд!» — крикнул Мальшет и первым пополз в ту сторону, где, как он предполагал, был лёд.
Они ползли долго. Рот забивало шугой, руки сводила резкая боль. То и дело останавливались и пытались лечь пошире, чтоб хоть как-нибудь продержаться на поверхности, не утонуть. Иван Владимирович, потрясённый катастрофой и гибелью студента, обессилел и скоро отстал. Минутами он даже терял сознание, но приходил в себя, когда начинал тонуть. Другой студент отстал ещё больше, он сильно испугался. Волны разбросали всех далеко друг от друга. Случайно первым нащупал край льдины Иван Владимирович. Перед ним была ледяная гряда. Кое-как он вскарабкался на лёд и от изнеможения словно впал в забытьё. Вдруг он опомнился: где же товарищи, неужели погибли? Откуда взялись силы — он быстро вскочил на ноги и стал всматриваться в сумерки. Тёмные пятна на сероватой ледяной каше словно уже и не двигались. Турышев крикнул, его слышали, но ни один не откликнулся — сил не хватало.
Часа четыре они держались на воде. Ползти обратно на помощь у Ивана Владимировича не было сил… Но человек никогда не знает предела своим силам. Не мог же он сидеть на льду, когда его друзья погибали, и, оставив спасительную льдину, он пустился за ними.
Обратный путь по шуге был ещё страшнее. Иван Владимирович смутно помнит, как он вытащил совсем ослабевшего студента. Ему помог, подбодрённый возвращением друга, Михаил Мальшет.
Мокрых, окоченевших, изнемогших, долго их носило по Каспию, пока не подобрала чья-то тюленка.
Иван Владимирович рассказывал нам много подобных историй.
Он был очень интересный собеседник. Мы готовы были слушать его всю ночь напролёт, особенно когда он говорил о Михаиле Мальшете.
Мы очень полюбили учёного. Мы ещё тосковали о нашем отце, будто он был не за тридцать километров, а за тысячи. Уж очень он поддавался влиянию: сначала нашей матери — она вела его за собой ввысь, а потом Прасковьи Гордеевны, которая сама была низка и принижала его. Самое ужасное было в том, что он теперь был счастлив. Стыдно было за такое счастье, но факты никуда не денешь: он был с нею счастлив!
Учёный ушёл, пожелав нам спокойной ночи, а мы чуть не до утра разговаривали с Лизой через открытую дверь, уже лёжа каждый на своей койке.
Мы решили вместе заканчивать десятый класс. Я буду в школе внимательно слушать объяснения, а вечером передавать узнанное за день Лизе. Уроки будем готовить вместе и вместе пойдём на экзамены. Лиза уже говорила с директором — он разрешил.
О том, что станем делать по окончании десятилетки, мы ещё не решили. Всё зависело от событий. Если проект Мальшета пройдёт и на Каспии будет строиться плотина, мы оба поедем работать на эту плотину. Если проект отклонят, то будем учиться всему, что необходимо знать для решения проблемы Каспия. Мы с Лизой родились и выросли на берегах Каспийского моря, кому же, как не нам, помогать Мальшету? Но мы ещё так мало знали — придётся долго и упорно учиться. Меня это немного смущало: пока выучишься, проблема Каспия давно уже будет вчерашним днём техники. Но Лиза меня успокоила: во-первых, если так случится, это будет очень хорошо, мы тогда возьмёмся за ещё более сложную проблему — они вырастают, как холмы на горизонте, только подойдёшь, уже новые показались. А во-вторых, к сожалению, не так-то быстро это всё делается. Ведь у проекта Мальшета много противников, так что мы ещё пригодимся;
Самый главный противник Мальшета — учёный Львов.
Лиза рассказала, как однажды один из студентов метеорологических курсов поинтересовался мнением Львова о проекте дамбы, и вот он, словно воспользовавшись случаем, блеснул ядовитым остроумием.
— Осмеять чужую идею — это он умеет, а взамен небось не предложил ничего, — возмущённо заметила Лиза и, помолчав, добавила: — Что ему наше морюшко — хоть бы и совсем высохло, он бы не запечалился!
Последнее, что я слышал, засыпая, — мерный шум прибоя.
… На другой день пришёл Фома и принёс огромного осетра. Я увидел Фому с крыльца — он почти бежал по дороге с хозяйственной сумкой в руках — и выскочил ему навстречу.
— Лиза меня не выгонит? — спросил он, останавливаясь и тяжело дыша.
— Нет, не выгонит.
Я уже рассказал сестре о том, что Фома спас мне жизнь. Было около часа, и Лиза собиралась на наблюдение. На ней была сборастая юбка в ромашках и жёлтая кофточка, тёмные волосы, как всегда, она заплела в две толстые косы. Увидев Фому, Лиза сделала лёгкую гримаску, но её светлые серые глаза смеялись. Она протянула Фоме руку.