Смута
Шрифт:
Думаешь, сбежал на войну и тебя не достать? Сволочь ты, ох какая сволочь, ну как мне без тебя жить? Ты только выживи, вернись, ждать буду и всё прощу. Да и порох я вам сделаю, только вернись живой, сволочь ты, Ванька, жить без тебя не могу, да когда же такое издевательство кончится? Почему все люди как люди, Ванечка, а тебе обязательно на войну надо. А может за это я тебя и люблю?
Да и деверь хорош, нет бы Ваньку с собой взять, пожалеть бедную женщину, ан нет, он тоже всё о войне думает. Все мужики козлы, все! И что же мне теперь делать, опять ждать? Да я с ума сойду, ожидаючи. Ой лишенько-лихо, прости меня, господи, за язык
Сентябрь, 1609 г., Устюжна, Ольга Воротынская
Даже не знаю, за что хвататься. Ладно, ещё мне не надо мастерскими и производствами заниматься, технари сами об этом позаботятся. А вот обо всём, нужном для жизни на новом месте и в долгом путешествии, думать придётся самой. Хорошо, хоть не одной, и есть с кем посоветоваться, Антонина во многих экспедициях была, да и сама ими руководила, подскажет если что.
В сегодняшнем бедламе радует одно - приближается дорога в новое место. И пусть я не люблю дороги, пусть нам и здесь живётся неплохо, но нет ощущения, что тут свой дом. Как-то все временно, зыбко и может растаять как туман под лучами солнца. И всё из-за консервативности местных обычаев и привычек. Никто уже, правда, этим в открытую не возмущается, но видно же, как местные относятся к тому, как ведут себя наши бабы, как пользуются теми же правами, что мужики, и держат себя с ними на равных.
Не может добром закончиться такое необычное поведение. Вот из-за этого и возникает чувство призрачности сегодняшней жизни. Не живут тут люди, как принято в нашем времени, и не простят другим такого поведения. Сейчас вон Маринку Мнишек проклинают, за дело, надо сказать, нечего глумиться над верой отцов и предков, но ведь и наше поведение в обычной жизни можно рассматривать как пренебрежение местными обычаями и законами.
Нет, прав Фёдорыч, однозначно прав. Своё место надо искать, чтобы там и жить, как привыкли, и не смотреть по сторонам, ожидая беды с любой стороны. Ехать пора, засиделись мы тут. Пора свой дом строить, хватит чужие спасать.
Глава 12
Декабрь 1609 г., Архангельск, Трубецкой
Ну, теперь и конец нашей с Васильичем ссылки в эти места виден, вон стоят на стапелях четыре коча, скоро можно ожидать прибытия первых переселенцев. Фёдорыч писал, что подготовку они ведут давно, пойдут не менее чем двумя караванами. Все колонисты будут передвигаться в составе торговых караванов, курсирующих между Архангельском и Вологдой. Ожидаем мы их с самым первым, и скорее всего, с одним из последних, что пойдут по льду. Как Фёдорыч говорит, до последнего будут работать станки и люди, изготавливающие оружие и боеприпасы.
С первым караваном придут все, кто не занят на производстве, а также те, кто согласился на переселение, доставят запасы и всё нажитое, кроме станков. Мастера должны привезти их с последним караваном. И сам, Фёдорыч, кстати, тоже прибудет вместе с ними. А может быть, и с первым караваном, после того, как вскроется Северная Двина. Так что по весне, скорее всего даже с началом лета, нам надо готовиться к отплытию.
Маршрут мы с Васильичем уже давно разработали - сначала пойдём вдоль Скандинавского полуострова, потом наш путь будет лежать мимо Исландии к южной оконечности Гренландии. Обогнув её с юга, пересечём Девисов пролив и выйдем к Гудзонову заливу.
В общем, планов громадьё, но ими придётся заниматься потом, в своё время. А сейчас вот они, текущие планы - стоят на стапелях и ждут, когда смогут поднять свои паруса и отправиться в далёкий полёт за море.
Январь 1610 г., Александровская слобода, Фёдорыч
Здесь у нас сейчас образовался своеобразный центр сопротивления земли русской. Сюда шли подкрепления войску Скопина-Шуйского, сюда же пришла низовая рать Шереметева, и именно отсюда отправлялись русские отряды громить интервентов. Но не всё обстояло так хорошо, как нам того хотелось. И хотя блокада Москвы была прорвана, а поступление продовольствия и припасов к тушинцам из северных районов прекращено, сил у поляков оставалось достаточно, чтобы разгромить любого противника.
Правда, шестнадцатимесячная осада Троице-Сергиевской лавры была снята, в нескольких сражениях оказались значительно потрёпаны самые сильные среди поляков отряды Сапеги и Лисовского, но тем не менее, война ещё далеко не закончена. Тем более, что сам польский король открыто объявил о защите угнетённых и обиженных на русских землях, вторгся на наши территории и осадил Смоленск.
Но страна жила и сопротивлялась, тем более, что патриарх Гермоген, вот действительно мужественный человек, призвал весь русский народ объединить свои усилия и изгнать ненавистных поляков. И это воззвание придало дополнительные силы и так набирающему обороты сопротивлению. Сам Лжедмитрий бежал из тушинского лагеря и сейчас укрывался в Калуге, теперь самозванцу приходилось воевать на две стороны - и против русских, и против поляков.
Вот такая непростая обстановка сложилась к этому моменту в стране. Царь Василий, уже практически потерявший управление, но остающийся самодержцем, нашёл деньги, заплатил наёмникам и отдал им ещё один русский город. Так что теперь по приказу шведского короля к войску Скопина-Шуйского опять присоединился Делагарди со своими наёмниками. Правда, теперь это не играло той роли, как в первом союзном войске. Тогда основной силой были именно шведы, сейчас они составляли незначительную часть сил русских.
И фигура народного любимца, освободителя русских земель от проклятых иноземцев, князя Скопина-Шуйского чуть ли не открыто выдвигалась простыми людьми на место царя вместо бездетного и старого Василия Шуйского. Об этом говорили многие, но сам князь держался в стороне от подобных бесед и оставался верен правителю.
Так что ситуация складывалась далеко не простой и ожидать можно было всего. Нам пора было уже уходить на север, но не хотелось получить клеймо дезертира, да и не поняли бы меня многие, если уйти в самый решающий момент. Но и тянуть с этим слишком долго становилось опасным, по мере ослабления угрозы со стороны поляков начинали громче звучать недовольные голоса о слишком вольном поведении наших отрядов, большой добыче и независимости от местных воевод.