Смягчающие обстоятельства
Шрифт:
— Все нормально. Правда, Верка дала маху, но там разобрались, что к чему.
«Ой ли?» — усомнился Элефантов, но вслух ничего не сказал.
— Мне на троллейбус.
— Тогда держи, — Эдик протянул короткопалую руку. — Как там коллеги?
Марии Викторовне привет!
Чего это он вспомнил про Нежинскую!
— А тебе если вдруг понадобится столик на праздники — обращайся, сделаю! С деликатесами сейчас туго, но если очень захочешь — приходи, что-нибудь придумаем.
Хлыстунов остался верен себе.
«Ну и гусь!» — Элефантов саркастически
Но завидовать Хлыстунову Элефантову не хотелось.
Наступил сезон отпусков. Мария собиралась на море, в Хосту.
— Будь осторожна, — пошутил Спиря. — Там сердцееды так и ищут жертвы!
— Ну и что? — засмеялась она. — Я — женщина свободная!
Эти слова резанули Элефантова по сердцу. Не может быть, чтобы она действительно так думала!
Элефантов спросил, каким поездом она уезжает, но Нежинская отшутилась, оставив вопрос без ответа.
Шестым чувством Элефантов ощутил, что она едет не одна, и готов был поставить десять против одного за то, что знает, кто является ее спутником. Но ошибся. Как-то зайдя на «Прибор», он встретил Астахова и так обрадовался своей ошибке, что готов был подпрыгнуть до потолка. А следующим побуждением было немедленно поехать к Марии, провести с ней хотя бы день или два, рассказать о новых чувствах, которые он к ней испытывает… Но что-то удерживало от этого шага, интуиция подсказывала: в жизни Марии есть неизвестные обстоятельства, о которые могут вдребезги разбиться все его идиллические намерения.
И Элефантов решил получить ответы на интересующие его вопросы у более осведомленного Спирьки. Несколько раз он как бы между прочим заводил разговор о Нежинской. Спирька охотно поддерживал его, и Элефантов жадно впитывал каждую крупинку информации.
Спиридонов отзывался о Марии довольно скептически, критиковал ее внешность — мол, длинный нос, маленькие глаза — и нередко приводил ее в качестве отрицательного примера.
Вот Элефантов с возмущением пересказал уличную сценку: приличная на вид и хорошо одетая девушка в разговоре со спутником буднично употребляла нецензурные слова, и Спирька тут же пожал плечами: «Подумаешь, Мария тоже ругается…»
Зашла речь о спекулянтах — вновь тот же жест: «И Мария спекулирует!»
Само по себе двуличие Спирьки Элефантова не удивляло, но причин, по которым тот старается очернить Нежинскую, возводя на нее явную напраслину, он понять не мог.
Однажды, возвращаясь с работы, они остановились выпить по кружке пива возле обшарпанного ларька, под яркой табличкой «Пиво есть» у мокрой стойки толкались несколько человек со стеклянными баллонами и алюминиевыми бидончиками. Чуть в стороне две размалеванные девицы в шумной компании лихо пили водку из замызганных стаканов. Элефантов поморщился.
— Мария тоже
— А что потом? — тихо спросил Элефантов, чувствуя, как у него похолодело внутри.
— Потом? — Спирька бросил на него короткий взгляд из-под опухших век.
— Потом ничего. Я попрощался и ушел. Давай и мы водочки выпьем?
Ни обстановка, ни компания, ни окружение не располагали к выпивке, но Элефантова охватило болезненное желание узнать, было ли что-нибудь между Спиридоновым и Нежинской, а ситуация для этого складывалась подходящая: выпив, Спирька обязательно развяжет язык.
— Давай.
Спирька быстро принес бутылку, Элефантов придержал горлышко, дав налить себе только четверть стакана.
— Напрасно, — Спирька наполнил свой до краев. — Ну, будем!
Водку он запил пивом, лицо сразу покраснело и покрылось каплями пота.
— Зачем отказывать себе в удовольствиях? Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет, ха-ха… Пей, пока пьется, гуляй, пока гуляется, да баб не пропускай, покуда получается!
Он снова разлил водку.
— Видишь, как девочки веселятся! — Он кивнул на шумную компанию.
— Шлюхи! — брезгливо сказал Элефантов.
— Так все бабы шлюхи! И ничего плохого в этом нет: что естественно — то небезобразно.
Элефантова бесила привычка Спирьки подводить «теоретическую базу» под всевозможные гадости и оправдывать любые гнусности. Если послушать его рассуждения, то пьянство, подлость, разврат являются естественными свойствами человеческой натуры и потому их не следует стыдиться или осуждать. Он был последователен и, придерживаясь этого принципа, рассказывал о таких своих похождениях, о которых нормальные люди предпочитают умалчивать.
— По-моему, тебе известно, что я придерживаюсь иного мнения. И если хочешь знать, этих стерв вообще за людей не считаю. А ты делаешь на их примере широкие обобщения!
— Просто в них порок более нагляден. Они опустились, деградировали. И я с тобой согласен — на них неприятно смотреть. С Марией, например, не сравнишь. Она чистюля, следит за собой, одевается по высшему разряду.
Все подобрано со вкусом, белье — французское, трусики — «неделька»: понедельник, вторник…
— Откуда ты знаешь? — у Элефантова снова похолодело внутри, и он до боли сжал ручку пивной кружки.
— Откуда? — Спирька безразлично махнул рукой. — Да зашел как-то, а она гладит, на столе — куча белья…
Применительно к любой другой ситуации Элефантов назвал бы такое объяснение ширмой для дурака, но, глядя на неопрятного потного Спирьку, он не мог представить другого источника его осведомленности.
Они выпили еще: Элефантов четверть стакана и Спирька-полный.
— А ты к Марии неровно дышишь! Думаешь, я не вижу, как ты у меня все про нее выпытываешь?
Элефантов не нашелся, что ответить, и сделал вид, что занят пивом.