Снайпер
Шрифт:
Он снова, и снова, и снова прорабатывал все возможные варианты решения, не спеша, спокойно и вдумчиво погружаясь в обстановку. Иногда он так увлекался какой-либо идеей, что с трудом заставлял себя вернуться назад. Где же решение? Можно ли его найти? Где все это искать? Он же не…
О-о!..
Склонившись над своими таблицами, Боб смотрел, как все вырисовывалось само собой, без его помощи, образуя цельную и стройную картину действий предполагаемого снайпера.
В этот момент Суэггер понял, как это все произойдет, как это должно произойти. Теперь он знал, где это все случится. Было уже далеко за полночь.
“Ну что ж, сволочи, хорошо, – думал он, – вы, наверное, считаете, что все будет так же, как и в 1972 году в Дананге, за тысячу четыреста ярдов от проволочного заграждения, когда снайперская группа “Альфа” спускалась по склону насыпи.
Нет, этого не будет.
Потому что на этот раз я уже буду готов”.
Глава 9
– Ники,
Монтойа был кубинцем, имевшим самое непосредственное отношение к разведке; выполняя задания для различных агентств и управлений, а порой и для индивидуальных заказчиков, он иногда по некоторым профессиональным вопросам сталкивался с Мемфисом. Монтойа считался одним из тех профессионалов, которые всегда работают на грани и которым их собственный ум зачастую идет во вред. Таких, как он, обычно в один прекрасный день находят либо в болоте Биг Мадди, либо в озере Поншартрен с чугунным грузом, привязанным проволокой к ноге, и с глубокой раной в грудной клетке, в которой уже плавают целые стаи мелких рыбешек. А пока Томми Монтойа лизал ракушку устрицы и улыбался. Раскрыв створки, он положил обе половинки на ладонь, и его толстый язык стал быстро орудовать в них, выуживая беззащитные тельца устриц. Он смаковал их подолгу во рту, растягивая удовольствие. Ник старался не смотреть на него. Господи, как вообще можно это есть? Он придерживался мнения, что если та пища, которую вы собираетесь есть, в момент приготовления не была красной от своей собственной крови, то ее ни за что нельзя брать в рот. Но у этого кубинца были свои привычки. К тому же он был для него полезен, потому что знал такие вещи, какие больше никто здесь не знал… например, кое-что в сфере бизнеса.
– Ники, – снова начал Томми, – значит, ты хочешь докопаться до источников… УБН имеет приоритетное право на получение таких высококлассных подслушивающих устройств, которыми ты интересуешься… э-э…
– Ну давай же, Томми, – нетерпеливо прервал его Ник, желая побыстрее преодолеть длинное вступление Монтойа, потому что во второй половине дня уже прибывал Хауди Дьюти и Ник хотел быть в курсе всего до того, как старый Бэйс будет здесь. Если в отношениях с Ютеем оступишься и сделаешь неверный шаг, то потом будет очень тяжело реабилитироваться. И Ник знал это лучше, чем кто бы то ни было. Он очень нервничал и никак не мог с этим справиться. К тому же в этом баре, расположенном на набережной реки, было темно и полным-полно каких-то импозантных личностей. В своем голубом поплиновом костюме “Стэй Преет” и белоснежной рубашке он чувствовал себя так, как будто у него на лбу было написано огромными буквами: “ФБР”, к тому же он знал, что из-под пальто предательски выпирает длинная ручка его “Смита 1076”.
Он решил форсировать разговор, стараясь по возможности не выдавать своих истинных интересов:
– Скажем, мне надо устроить небольшую проверку и я должен кое-что записать на магнитофонную пленку. У меня наклевывается большое дело, но я опасаюсь, что идет утечка информации. Либо через УБН, либо через нас. Я хочу приобрести самое современное подслушивающее устройство, чтобы результат стоил вложенных средств, которые я, скажем, достал из кармана одного неудачного торговца наркотиками, то есть я могу заплатить по тем ценам, которые сейчас существуют. Итак, с чего мне лучше всего начать?
– Слушай, ты еще не устал мне лапшу грузить, дружище? Не пытайся изнасиловать педераста или обмануть жулика – все равно ни хрена не выйдет. Ты всегда был симпатичен мне тем, что казался довольно-таки открытым и честным парнем.
О Томми говорили, что он вместе с 2506-й бригадой принимал участие в неудачном вторжении на Кубу, после чего два года провел в тюрьмах у Кастро; говорили, что у него вся спина в шрамах, как изгородь забора. В нем были эти традиционные качества латиноамериканцев – суровость и строгость в сочетании с решительностью. Все его тело было буквально заряжено энергией, он был резок, однако эти качества не переходили в нервозную маниакальность творить зло и насилие.
– Да нет, я чист, старина, все так и есть. Просто мне надо узнать, как некоторые люди умудрились пару дней назад пустить в ход очень мощное подслушивающее оборудование и где они его раздобыли. Причем раздобыли очень быстро, и только для того, чтобы убрать одного-единственного человека.
– Это тот парень, у которого все внутренности были выпущены?
– Да, он.
– О-о-о… Ники, это очень странный случай. Ты же знаешь, что практически всегда можно узнать, кто конкретно замешан в том или ином деле. Когда происходят подобные случаи, почти всегда известно, кто за кого и кто в какой команде играет. Почти всегда, но не на этот раз. Ники, дружище, поверь, я об этом даже ничего не слышал. К нашему городу это не имеет никакого отношения, так же, как и к вам. Поверь мне.
– Может, и имеет. Тут есть кое-что личное. Ну скажи, Томми. Я просто сейчас проигрываю вариант с этими устройствами. У меня есть источники, которые гарантируют, что он был двойным агентом в Сальвадоре, и я сам слышал, что он работал на ЦРУ. Но ЦРУ открещивается от него. Понимаешь, все его документы настолько подозрительно чисты, что у меня невольно возникает вопрос, как это может так случиться, чтобы человек прожил целую жизнь и ни разу не был оштрафован за неправильную парковку автомобиля.
Томми скорчил рожу и опустошил еще одну ракушку.
Ника всегда удивляло, как этот толстый человек мог есть этих маленьких моллюсков, с поразительной скоростью и ловкостью доставая их языком из мерзких ракушек.
– Я пытаюсь понять, как эти люди попали внутрь комнаты и грохнули его там. Они слышали, что он пытался дозвониться до меня. Стопроцентно слышали. Благодаря какому-то прибору. Так вот, где они могли взять такую вещь, у кого?
– Ладно, – наконец сказал Томми, – я думаю, то, что ты ищешь, – это “Электроток 5400”. Это портативный параболический микрофон направленного действия, очень высокой чувствительности, очень известный благодаря своей способности проникать даже через специально зацементированные звуконепроницаемые стены. Они все на счету. Насколько я знаю, выпущено было всего семь штук: четыре – для УБН, два – для ЦРУ и один – для одного иностранного клиента, очень, очень таинственного.
– Из какой страны? – спросил Ник.
– О, мне бы не хотелось говорить об этом, дружище… Они все время играют там между собой в банановые войны.
– Сальвадор! Точно. Ах ты сукин сын…
У него перед глазами постепенно вырисовывалась вся картина. Это было как раз то, чего ему не хватало, то магическое связующее звено, объединяющее все разрозненные части этого дела в единое целое.
Он быстро прикидывал в уме: “Электроток” попал в Сальвадор в каком году? Скажем, где-то в конце восьмидесятых, когда мы еще оказывали им какую-то помощь. Ладно, этот Эдуарде Ланцман явно занимался там разведкой, но что он там искал? Скорее, что нашел? Что-то серьезное, значительное и опасное? Так, это его испугало. Поэтому он думает, кому можно позвонить, не рискуя при этом собственной жизнью. Наверняка там что-то было связано с большими секретами и разведкой, но Ланцман не хочет сообщать об этом своим старым коллегам в ЦРУ, правильно? Потому что он еще не выяснил все до конца, плюс точно не знает, кто, что и для кого делает, на чьей стороне играет тот или иной из его коллег. Я-то знаю, насколько там все запутанно и туманно. Поэтому ему нужен кто-нибудь со стороны, какой-нибудь нейтральный человек, который был бы вполне безопасен и которому он мог бы доверять… чтобы рассказать все, что знает. Потом он вспоминает о своем старом коллеге из УБН, у которого в принципе кто-то из подходящих людей может быть на примете, и в этот момент у него в памяти всплывает имя агента ФБР, чей телефон этот самый приятель из УБН ему когда-то дал. Ланцман садится в самолет и улетает. Однако его преследователи узнают о его исчезновении. Он, видимо, петляет и двигается то в одном, то в другом направлении, пытаясь сбить их со следа. Но те, что за ним следят, каким-то образом все равно узнают, что ему надо в Новый Орлеан. Это дает им время на то, чтобы перебросить сюда своих людей и установить наблюдение за аэропортом. Тут-то они его и вычислили. Когда он прилетел, они спокойно следуют за ним. Подслушивающее устройство уже у них. Узнав, в каком номере остановился Ланцман, сальвадорцы, следящие за ним, при помощи этой электроники начинают его прослушивать. Услышав мое имя, они через какое-то время стучатся в номер, тот открывает, и убийцы делают из бедного Эдуарде бифштекс”.
Томми посмотрел на него:
– Ник, у тебя такой вид, будто ты сдвинулся на религиозной почве. Ты случайно не с Девой Марией сейчас разговаривал?
– Что-то в этом роде, – ответил Ник.
Хоть он никогда не был склонен к сильным религиозным переживаниям, сейчас у него непроизвольно возникло желание осенить себя крестом в память об Эдуарде, который открыл дверь своего номера, ожидая увидеть перед собой Ника, а вместо этого получил три удара в лицо и умер такой мучительной смертью, какую могли придумать только эти “банановые” палачи… Но даже на грани смерти что-то очень важное продолжало его сильно волновать, потому что он смог в таком состоянии собрать свою волю в кулак и доползти до линолеума в ванной, чтобы написать свое последнее послание. А ведь это было уже после того, как убийцы ушли, искромсав и изуродовав до неузнаваемости его тело, а потом он лежал и чувствовал, что шок от ужаса, который сначала затмил боль, теперь начинает проходить и безжалостные, страшные предсмертные муки накатываются на него, как девятый вал!