Снег в Гефсиманском саду (сборник)
Шрифт:
Наконец тело начало ему отказывать, и он, покачавшись с сожалением еще немного, спрыгнул с парапета на мост. И увидел на тротуаре буханку. Хлеб уже успел подмокнуть в грязной снежной каше, Ангелус недоуменно потрогал его носком сапога и хотел откинуть в уголок, где копилась куча мусора, но тут на глаза ему попался желтый щенок. Он разломал хлеб на куски и сложил горкой на тротуаре. Затем тихонько свистнул щенку. Недоверчиво поглядывая исподлобья вверх, щенок подкрался к хлебу, схватил кусок и, рыча, отбежал в сторону.
Самих только еще подходил к теткиному дому, а уже жалел, что вернулся. И чего сорвался? Тетка, наверно, прибираться начала, ворчать будет. В городе было все как обычно. Народу на улицах немного, только ошалевшая от снега мелкота носится и вопит. Туристов вообще почти не видно – рано для них, поспать любят. Да они и одежды-то с собой теплой сюда не берут, как же, жаркий южный край, идиоты. Одни только немцы какие-то с голыми коленками – «Я-а, я-аа» злобно передразнил их Самих – да кучка японцев со своими видеокамерами, этим все нипочем. И лавки на базаре только-только начали открываться, да половина и совсем не откроется. Тихо и пусто…
Побежать быстро опять на автобус? Ну опоздает немного, скажет, из-за снега, может, и помилуют… Да зачем он и вернулся-то? Поглядеть, как друзы из пограничной охраны оцепляют все подходы к священной территории? Полюбоваться издали, как подъезжает к воротам вереница блестящих черных автомобилей с еврейским начальством? Большое дело, ну поднимутся на гору, ну посмотрят кругом, чего и ищут-то, неизвестно – как пришли, так и уйдут.
Тетка действительно занималась уборкой и встретила его неласково, не хотела даже в комнату пускать, а ему обязательно нужно было переодеться. Тетка вынесла на порог его чемодан, и он тут же, на пороге, быстро натянул чистые джинсы и сменил запачканную рабочую куртку на новую, кожаную, с красивыми молниями на рукавах и карманах. Рядом топтались два младших племянника, жадно заглядывали в чемодан, лезли грязными лапками. Один потянул из-под кома рабочей одежды ярко-красный уголок. Самих тихо ругнулся, племянники прыснули в стороны. Самих вытащил красный платок, сунул в карман, затянул чемодан ремнем и пошел.
Всю дорогу в опустевшей голове отца Джейкоба билась одна мысль – скорей куда-то пойти, кому-то сообщить, рассказать, объявить… Машинально он дошагал до еврейской части города и только тут несколько опомнился.
Куда пойти, что объявить? Ему стало стыдно за свою растерянность. Почему он так поспешно и трусливо убежал? Да, конечно, он увидел нечто, чего никто в мире никогда еще не видал. Но ведь этому наверняка имелось какое-то рациональное объяснение. Отец Джейкоб с энтузиазмом следил за новейшими достижениями науки и техники и глубоко верил в их почти неограниченные возможности. Как же это он не остановился, не расспросил молодого человека, не попросил его повторить свое невозможное действие? А может быть, это была просто какая-то аберрация зрения, трюк иллюзиониста? Тем более надо было расспросить, проверить, убедиться… Что же именно он увидел? Что это было? И кто это был?
По инерции он добрался до намеченного магазина – и не мог вспомнить, зачем сюда пришел. Оставалось лишь неутолимое стремление поскорее кому-нибудь рассказать, такое сильное, что впору было остановить первого встречного. Вот когда отец Джейкоб пожалел о своем одиночестве. Кинуться в полицию? На радио, на телевидение? Там его, быть может, и выслушают. Но, разумеется, не поверят, сочтут за сумасшедшего.
Раввин в Бухарском квартале! И выслушает, и за сумасшедшего не примет! Не выбирая мест посуше, отец Джейкоб зашагал кратчайшим путем прямо по расквашенному снегу. Желание рассказать жгло так сильно, что, подходя к знакомому дому, он даже не глянул на себя в витрину соседней лавочки, чтобы убедиться, что цивильный наряд его благопристоен и не шокирует чопорного рабби.
Рав Хаим был занят с учениками, но сразу заметил, что гость его сильно возбужден. Велев молодым людям продолжать занятия попарно, он осведомился о здоровье отца Джейкоба. Но тот, не желая втягиваться в докучливый ритуал, только нетерпеливо махнул рукой, и рав Хаим недоуменно приподнял бровь.
И тут возбуждение покинуло отца Джейкоба. Да полно, было ли это, видел ли он это? Неужели он сейчас скажет этому самоуверенному, полному еврейского скепсиса служителю чужой религии, что видел чудо? А ведь до сих пор рав Хаим относился к нему не без уважения, хотя отец Джейкоб и ловил порой на его лице скрытую усмешку превосходства. Однако обширные познания отца Джейкоба, его безупречный, со всеми сефардскими придыханиями и гортанными звуками иврит и прекрасный арамейский импонировали ученому раввину, а непривычное смирение гостя ему даже льстило.
Отец Джейкоб вздохнул с сожалением, но остановиться уже не мог. Пробиваясь сквозь гудение учеников, он как можно суше и прозаичнее изложил увиденный им эпизод. Раввин слушал молча, не выражая ни недоверия, ни изумления. Отец Джейкоб замолчал. Молчал и раввин. Ученики исподволь разглядывали гостя и еле слышно пересмеивались.
– Вы мне не верите, – грустно сказал отец Джейкоб.
– Да почему же, – раввин вздохнул и опустил глаза вниз, на ноги гостя.
Отец Джейкоб невольно проследил за его взглядом и увидел, что с башмаков натекло на ковер. В другой раз это сильно смутило бы его, но сейчас он только поежился и подобрал ноги под стул.
– Почему бы и нет. Верю, что видели, – раввин снова вздохнул. – Да и погода нынче такая, что всякое… – он неопределенно пошевелил в воздухе тонкими пальцами и привычно взялся за длинный завитой локон. Затем повернулся и, доставая с полки у себя за спиной одну из толстых книг, проговорил другим, оживленным тоном:
– Я полагаю, реб Яаков, вы пришли опровергнуть постулат, который я сформулировал в прошлый раз?
– Я… да, действительно…
– Ну-ну, посмотрим, как вам это удастся!
– Да… нет, но… как же?
– Что – как же? А, вы все об этом… – по лицу раввина скользнула знакомая отцу Джейкобу снисходительная усмешка и тут же исчезла, сменившись выражением грустной укоризны. – Я всегда подозревал, что вы, христиане любых оттенков, не довольно крепки в вере. Все-то вы ищете чудес, доказательств, подтверждений. Даже вы, причастившийся стольких подлинных истин. Разве мало вам, что весь наш мир – одно великое чудо? Всевышнему ли потакать вашей слабости мелкими тривиальными фокусами?
– Так вы думаете, это просто фокус?
– А вы как думаете?
– Я не знаю, что и думать.
– А что он сказал? Как объяснил?
– Никак… Я не спросил…
– Не спросили? Как же так?
– Я… мне стало страшно… я ушел…
– Страшно! – торжествующе воскликнул раввин. – Страшно? Вы увидели нечто, что показалось вам чудом, – и испугались? Не возликовали при виде снисхождения Господня – пусть чудо и ложное, в чем я убежден и в чем вы не захотели убедиться, – не вознесли благодарственную молитву, а трусливо пробежали мимо! Ну и чего после этого стоит ваша вера?