Шрифт:
Часть Четвёртая
Букв снежинок хрупких крох,
шлёт мне видно Сказок Бог,
чтоб собрал я их в слова,
да расставил их туда,
где-б они, слепившись в рифмы,
ритм вскружив вокруг стиха,
подсказали бы Ивану,
где ж Орлица у царя.
Потому,
на допросе дал ответ,
что мол стар он и забыл,
где Орлицу он закрыл.
Связку ж в тысячу ключей
от бесчисленных дверей
он Ивану передал,
подмигнув, чтоб сам искал,
А потом вообще свалился,
пред Иваном расстелился,
стал в припадках мнимых биться,
и царапать свите лица…
Ключ же главный от замка,
где томилась Жар-Орлица,
царь оставил у себя,
под рубахой в рёбра биться.
Ну, а в царстве и в столице –
эйфория! В солнцах лица!
Нет Стобеда! Песни пой!
Про Ивана – он герой!
Отступила темнота
от дворцового крыльца.
– Эй, на улицу, народ!
– Воля сладкий рот не рвёт!
В небесах на санках звонких
над дворцом Иван парит,
над столицею взмывая,
Солнцу яркому кричит:
«Солнце, света карусель,
наряжай-ка нынче ель.
Рождество и Новый год
нынче празднует народ!
Эх, тебя я прокачу!
В гости к Месяцу свезу!
И обоих вас на свадьбу
к Маше с Принцем приглашу!»
Отвечает, рассмеясь,
Солнце к Месяцу клонясь:
«Знаем, Ваня, всё про вас,
каждый день и каждый час,
сами с братцем мы и пишем
сей волшебной книги сказ».
Месяц шапочкой кивнул,
в подтвержденье подмигнул,
и, на свадьбы приглашенье,
парня в глаз лучом кольнул:
«Эй, Иван, ответь-ка нам,
что ты скажешь тем врагам,
что уж в той промёрзшей баньке
мстить мечтают по счетам?
Проведут тебя они.
Осторожен будь, смотри.
И на свадьбе предстоящей
расслабляться не спеши…»
Но Иван, рот до ушей,
вверх летит:
«Я всех сильней!
Не боюсь я никого,
потому как заодно все со мной –
народ, страна
и Снегурочка моя!»
А где-то свадьба, а где-то нет,
а где-то темень, а где-то свет,
а где-то праздник за стеной,
а вот в баньке затхлой вой.
Бывший царь бьёт раму лбом,
в фейерверк, что за окном,
на салюты подвывает
и шипит, в стекло икая:
«Ах, веселье, ах, печали,
чтоб вы все там за-икали,
чтоб вам всем за этот пир
не попасть в небесный мир.
Веник старенький и вялый,
Жбан под ручкой вечно ржавый,
вам торжественно клянусь,
я им всем устрою грусть…»
Тут боярин в баньку нырк,
да на лоб на царский зырк,
бородою закачал,
самозванцу зашептал:
«Что ты бьёшься лбом об стены?
Благородней будет вены
вскрыть в кадушке, иль принять
яд заморский… Им плевать».
Запыхтел во тьме Стобед:
«Сам помру – не мало лет.
Лучше ты мне дай ответ,
Кто дурак?.. Иван?..
О, нет!
Я дурак.
Тебя послушал.
Вот всё царство тот и скушал.
Слышь, как свадьбою рулит?
А ведь должен быть убит.
Хоть я мастер на расправы,
но на них у нас управы –
нет.
И Машеньку мою
я уж в спальни не сведу…»
«Тьфу… любовь –
для слабых чувство.
Вот Снегурка – это грустно, -
и Карат предложил месть, -
у тебя ж Орлица есть».