Снова домой

Ханна Кристин

Отца.

Было странно, что она вообще думала об этом человеке. Однако Лина ничего не могла с этим поделать. Она отлично помнила тот день, когда вдруг почувствовала, как сильно ей не хватает отца. И это были не какие-то смутные желания вроде «о, как бы я хотела, чтобы он оказался рядом», совсем нет. Это была постоянная, грызущая тоска, похожая на отчаяние от потери очень близкого человека.

Это случилось, когда Лина была в шестом классе, то есть за год до того, как она стала взрослой девушкой. Лина собралась с духом и спросила мать об отце. Мадлен поначалу была ошеломлена, затем на ее лице появилось скучающее выражение. Мать

нехотя объяснила, что он оставил их много лет назад, потому что не был готов почувствовать себя отцом. И что все это не имеет к Лине ровным счетом никакого отношения. Под конец Мадлен говорила с отчаянием в голосе: «Совершенно никакого отношения».

Лина до сих пор помнила свои ощущения в ту минуту, вдруг возникшее страшное чувство одиночества.

С тех пор всякий раз, глядя на себя в зеркало, она видела глаза незнакомца и его улыбку. С каждым днем она чувствовала себя все более потерянной и одинокой.

Именно тогда, в холодном декабре, Лина отчетливо поняла, что только ей, ей одной недостает отца. Она первая поняла, что в семье у них что-то не так. Вот тогда отношения с матерью и пошли наперекосяк. Она больше ни о чем не спрашивала мать: нес неразрешенные вопросы она уносила в свою комнату, лежала и думала, пытаясь самостоятельно отыскать ответы. Так и отношениях между ней и матерью появился холодок. И все новые и новые вопросы мучили Лину.

Бесконечное множество раз она горько плакала вечерами и, устав от слез, засыпала. Ей казалось, что она вечно оплакивает своего отца, загадочного отца, которого ей так никогда и не довелось увидеть, который никогда не интересовался жизнью своей дочери, который никогда не приходил с подарками к ней на день рождения.

Она горевала до тех пор, пока не вытравила из своей души саму способность горевать. Затем настало время серьезных раздумий. А что, если отец вообще не знает о ее существовании?..

Как только эта мысль впервые пришла Лине в голову, она начала каждый день придумывать все новые и новые доказательства своему предположению. И в один прекрасный день она окончательно поверила, что так оно и есть в действительности. Отец попросту не знает, что у него есть дочь. А если бы знал, то непременно оказался здесь, рядом: любил бы ее, всюду брал с собой, покупал ей все те вещи, которые никогда не согласилась бы купить мать.

При этом он не стал бы предъявлять к ней такие высокие требования; отец не качал бы огорченно головой, если бы она попросила разрешения сделать себе татуировку. Он бы отвечал на все ее вопросы, он бы знал, как успокоить ее. Он бы позволял ей оставаться в доме у ее парня хоть до утра.

Если бы Лине приснился кошмар, она пришла бы к нему и свободно выплакалась в его объятиях.

Сунув в рот сигарету, Лина решительно распахнула дверь и вошла в дом. Повесила куртку на вешалку и через просторный холл направилась на кухню.

Там никого не было.

Глубоко затянувшись сигаретой, Лина огляделась: внезапно она почувствовала замешательство, не знала, что делать дальше. Кухонный стол, застеленный яркой скатертью, был завален подарками в красивой оберточной бумаге. На середине стола лежал огромный белый торт. Он был выпечен в виде мотоциклиста, приникшего к рулю своего «харлей-дэвидсона». Кухня была украшена разноцветными шарами, прикрепленными на нитках к спинкам стульев, к хромированным ручкам плиты, к дверце холодильника. Среди них особенно выделялись красивые шары от «Миллар» со словами «Поздравляю

с днем рождения».

Торт украшали шестнадцать свечей, шестнадцать розовых витых свечек, которые в супермаркете «Сейфуэй» стоили тридцать долларов упаковка.

Слезы навернулись ей на глаза. Лина перестала видеть торт, скатерть с подарками слилась в одно большое расплывчатое красно-белое пятно. Рассердившись на себя за эту неожиданную слабость, Лина смахнула слезы и вышла из кухни.

Что это вдруг с ней случилось?! С чего бы ей распускать нюни при виде дурацкого торта?

Однако Лина знала, в чем тут дело. Мать купила самые дорогие шары, самый лучший для такого случая торт. Лина не сомневалась, что мать с огромным тщанием выбирала каждый подарок.

Но она также не сомневалась, что подарки ей не понравятся. С матерью всегда так: хочет как лучше, а получается хуже нельзя.

Раньше все было по-другому. Лина отлично помнила то время, когда песня Хелен Редди «Ты и я против всего мира» была любимой у них с матерью. Тогда они обе постоянно напевали ее, вместе под эту музыку танцевали и смеялись.

И вот сейчас, глядя на этот дурацкий покупной торт, Дина почувствовала, насколько ей не хватает тех прежних вечеров, когда она, бывало, забиралась в постель к матери перед сном, когда они вместе пекли пироги и при этом напевали всякие смешные песенки. Боже, Лина и признаться себе не могла, до какой степени ей всего этого недостает...

– С днем рождения, хорошая моя, – неожиданно раздался голос матери.

Лина подняла голову. Мать и отец Фрэнсис стояли в проходе, отделявшем кухню от гостиной. Оба они улыбались.

Лина плакала – сама не могла поверить в то, что плачет. Плачет.

Распрямив плечи, она с шумом втянула в себя воздух. Затем лениво привалилась к стене. Она чувствовала, как вновь входит в созданный ею самой образ: бунтовщицы в кожаной куртке. В этом образе она со всеми должна была разговаривать исключительно дерзко, бросая колючие ннгляды исподлобья. Этот образ предполагал, что чувства одиночества или потребности быть рядом с матерью, под материнским крылом, у нее и быть не может. Лина пыхнула сигаретой, глубоко вдохнула дым, улыбнулась – чуть скривив губы, как это делал Элвис, – и пробурчала:

– Спасибо-тебе-мам.

Мадлен уставилась на сигарету в руке дочери. Радостная улыбка сошла с ее лица, сменившись разочарованием.

– Я ведь просила тебя не курить в доме.

«В таком случае заставь меня не курить...» Лина смотрела на мать в упор, смотрела нагло, не мигая. С легкой усмешкой на губах Лина двинулась в сторону матери, громко топая своими тяжелыми ботинками. Подойдя вплотную, она сделала еще затяжку.

– В самом деле?

На мгновение ей показалось, что мать сейчас предпримет что-то решительное, скажет какую-нибудь резкость. Лина ждала.

Но Мадлен только чуть заметно пожала плечами.

– Сегодня твой день рождения... Давай не будем ссориться.

– Лина, пойди выброси сигарету, или я заставлю тебя съесть церковную печать, – вмешался отец Фрэнсис.

– Ого, серьезная угроза! – Присвистнув, Лина пошла на кухню, затушила окурок под струей воды и выбросила в мусорное ведро.

Когда она обернулась, то заметила, что никто из взрослых не пошевелился. Отец Фрэнсис и ее мать стояли застыв, как две фигуры из музея мадам Тюссо. Они стояли рядом, как всегда. Друзья – водой не разольешь.