Сны Эйнштейна
Шрифт:
Некоторое время оба молчат. Бессо кладет в кофе четыре куска сахара, а Эйнштейн уводит глаза на Бернские Альпы, они далеко, их едва видно из-за дымки. Впрочем, Эйнштейн смотрит сквозь Альпы, в пространство. Это дальнозоркое смотрение порой оборачивается для него мигренью, и тогда он укладывается у себя на зачехленный зеленый диван и лежит закрыв глаза.
— Анна зовет тебя с Милевой пообедать на следующей неделе, говорит Бессо. — Если нужно, берите мальчишку. — Эйнштейн кивает.
Бессо пьет вторую чашку кофе, отмечает за соседним столиком молодую женщину, заправляет рубашку в брюки. Он почти такой же неряха, как Эйнштейн, который в эту минуту рассматривает галактики. Бессо, конечно, тревожится за друга, хотя и прежде видел его в таком состоянии. Может, обед его отвлечет.
— В субботу вечером, — говорит Бессо.
— В субботу
Бессо смеется и говорит: — В субботу в восемь часов. — Прежде всего он не может понять, зачем его друг вообще женился. Эйнштейн и сам не может это объяснить. Он как-то признался Бессо, что связывал с Милевой некоторые надежды на какой-то порядок в доме, но из этого ничего не вышло. Неубранные постели, грязное белье, груды немытой посуды — все как было. А с ребенком работы по дому еще прибавилось.
— Что ты думаешь о заявке Расмуссена? — спрашивает Бессо.
— Бутылочная центрифуга'? — Да.
— Слишком большая вибрация вала не пойдет на пользу, говорит Эйнштейн, — но идея хорошая. Я думаю, сработает гибкая подвеска, она сама найдет свою ось вращения.
Бессо знает, во что это выльется, — Эйнштейн заново переработает проект и отошлет его Расмуссену, не требуя ни платы, ни даже слова благодарности.
Зачастую осчастливленные им адресаты даже не знают, кто переписал их патентные заявки. При этом не сказать, чтоб Эйнштейну безразлично признание. Несколько лет назад, увидев выпуск "Atmalen der Physik" со своей первой публикацией, он целых пять минут кукарекал петухом.
2 июня 1905 г
В отбросах находят раскисший бурый персик и кладут на стол, чтобы порозовел. Он розовеет, твердеет, в хозяйственной сумке его относят к бакалейщику, кладут на полку, снимают и пакуют в ящик, относят к дереву в розовом цвету. В этом мире время течет вспять.
В кресле практически недвижимая лежит увядшая женщина. У нее багровое обрюзгшее лицо, скрипучее, как шорох листьев на мостовой, дыханье, она почти ничего не видит и не слышит. Идут годы. Все реже ее навещают. Постепенно женщина набирается сил, начинает больше есть, разглаживаются тяжелые складки на лице. Она слышит голоса, музыку. Смутные тени, плотнея и наливаясь светом, обретают форму: это столы, стулья, лица людей. Женщина делает вылазки из своего домика, ходит на рынок, время от времени навещает подругу, в погожий день пьет чай в уличном кафе. Из нижнего ящика комода она достает спицы и пряжу, начинает вязать. Она улыбается, когда хорошо выходит. Однажды в дом вносят ее мужа без кровинки в лице. Проходят часы, и его лицо розовеет. Он встает, сутулясь, распрямляется, говорит с ней. Ее дом становится их общим домом. Они вместе питаются, шутят, смеются. Они путешествуют, навещают друзей. В се седой голове все больше каштановых прядей, в голосе звенят новые интонации. Она идет в гимназию на прием по случаю выхода на пенсию, начинает преподавать историю. Ей нравятся ее ученики, после уроков она спорит с ними. Она читает и за едой, и ночью. Встречается с друзьями, обсуждает историю и текущие события. Она помогает мужу с его бухгалтерией в аптеке, гуляет с ним в предгорьях, отвечает на его любовь. У нее разглаживается кожа, отрастают длинные каштановые волосы, делается упругой грудь. Впервые она видит своего мужа в университетской библиотеке, обменивается с ним взглядом. Она ходит на занятия. На ее выпуске в гимназии родители и сестра обливаются счастливыми слезами. Она живет в родительском доме, часами гуляет с матерью в ближайшем лесочке, помогает готовить. Она рассказывает сказки младшей сестре, ей самой читают на ночь, она совсем маленькая. Она ползает. Сосет грудь.
С эстрады стокгольмского зала спускается средних лет мужчина с медалью в руках. Он пожимает руку президента Шведской академии наук, получает Нобелевскую премию по физике, слушает дифирамбы в свой адрес. Человек невнимательно думает о награде, которую ему сейчас вручат. Его мысли устремляются на двадцать лет в будущее, когда, имея только карандаш и бумагу, он в одиночестве будет работать в крохотной каморке. Он будет работать день и ночь, ошибаясь, заполняя мусорную корзину негодящимися цепочками уравнений и логических следствий. Но в иные вечера он будет возвращаться к столу, уверенный, что узнал о Природе такое, чего не знает никто, что он увидел свет в глухом лесу, обладает бесценными гайками. В такие вечера его сердце будет колотиться, как у любовника. Предвкушением этого полнокровия, ожиданием времени, когда он будет молод, неизвестен и не убоится ошибок, исполняется он сейчас, сидя на стуле в стокгольмском зале далеко-далеко от слабого голоса президента, выкликающего его имя.
Человек стоит у могилы друга, бросает горсть земли на гроб, апрельский ветер холодит лицо, Но он не плачет. Он предвидит день, когда у друга будут здоровые легкие, когда друг встанет с постели и рассмеется, когда они оба будут пить эль, плавать на лодке, разговаривать. Он не плачет. Он особенно ждет того памятного в будущем дня, когда они с другом будут жевать бутерброды, и он будет стращать себя старостью и сердечным одиночеством, и друг мягко покивает в ответ, и дождь будет течь по оконному стеклу.
3 июня 1905 г
Вообразите мир, в котором люди живут всего один день. Либо частота сокращений сердца и дыхания убыстряется до такой степени, что весь жизненный круг сожмется до протяженности одного оборота земли вокруг своей оси, либо вращение земли замедлится до такой степени, что один ее кругооборот займет весь срок человеческой жизни. Годится любое допущение. В любом случае люди видят только один рассвет и один закат.
Живущим в этом мире не дано видеть смены времен года. Родившийся в декабре европеец никогда не увидит гиацинтов, лилий, астр, цикламенов, эдельвейсов, никогда не увидит багровых, а потом золотых кленовых листьев, никогда не услышит сверчка и певчих птиц. Родившемуся в декабре живется холодно. Так же родившийся в июне никогда не ощутит снежинки на щеке, не увидит хрустально застывшего озера, не услышит скрипа ботинок на выпавшем снегу. Родившийся в июне тепло проживает свою жизнь. О временах года известно только из книг.
В этом мире жизнью распоряжается свет. Родившийся на закате проводит первую половину жизни в потемках, изучает домашние ремесла, такие, как ткачество и часовое дело, много читает, духовно растет, много ест, боится неохватной тьмы за порогом, предпочитает сумерки. Родившийся с восходом солнца учится работам на улице — в поле или на стройке, крепнет физически, избегает книг и умствования, всегда весел и уверен в себе, ничего не боится.
Перемена света сбивает с толку как рассветных, так и закатных детей. Когда наступает рассвет, родившиеся на закате ошеломляются неожиданным видением деревьев, океанов, гор, их слепит дневной свет, они возвращаются в дома, закрывают окна и остаток жизни проводят в полумраке. Когда наступает закат, родившиеся на рассвете оплакивают пропажу птиц на небе, слоистой морской синевы, завораживающего дрейфа облаков. Они отказываются осваивать хмурые домашние занятия, лежат на земле, глядят вверх и тщатся увидеть однажды виденное.
В мире, где человеческая жизнь ограничивается Одним-единственным днем, люди осмотрительны с временем, как осторожная кошка, наставившая ухо в потолок. Ибо терять время не из чего. Рождение, школа, любовные увлечения, брак, работа, старость все должно уложиться в один солнечный переход, в одну перемену света. Когда люди идут по улице, они трогают пальцами шляпы и спешат дальше. Когда люди встречаются в домах, они обмениваются вежливыми вопросами о здоровье и сразу переходят к делу. Когда люди сходятся в кафе, они нервно следят за смещением тени и не засиживаются. Время огромная ценность. Жизнь — это подгадавшее мгновение. Один снегопад. Один осенний день. Отсекаемая дверью полоска света. Краткая судорога рук и ног.
Когда приходит старость — на свету ли, впотьмах, — человек обнаруживает, что никого не знает. Не было времени узнать. Родители умерли в полдень или в полночь. Братьев и сестер сманили дальние города, скоротечные возможности. Друзья вслед за солнцем остыли. Дома, города, занятия, любовники — все было приурочено к жизни в пределах одного дня. В старости человек никого не знает. Он говорит с людьми, но он их не знает. Его жизнь распалась на отдельные слова, уже забытые отдельными людьми. Его жизнь дробится на быстрые эпизоды с малым числом очевидцев. Он сидит у ночного столика, прислушивается к пущенной воде в ванной и не может решить, существует ли что-нибудь вообще вне его сознания. Материнское объятье — это было? Смешное соперничество со школьным другом — это было? Новизна первой женщины — это было? Была у него любовница? Где они? Где они сейчас, когда он сидит у ночного столика, прислушивается к пущенной воде в ванной, смутно чуя перемену света?