Сны и башни
Шрифт:
– Я отнял его у того студиоза, которому давеча сломал челюсть в таверне…
– …ногу, в двух местах, ребра, и сустав локтевой размозжил… – Пробубнил Рей.
– Что? – Гринривер насупился.
– Нет, ничего, не отвлекайся, я тебя внимательно слушаю. – Рей с трудом сдержал улыбку.
Ричард на мгновение прикрыл глаза и несколько секунд внимательно слушал ветер. Сейчас был не тот момент, чтобы устраивать скандал.
– Я утащил его бумажник! – Ответил Ричард.
– То есть как, ты упер у него кошелек? Серьезно? – Салех приятелю не поверил.
За
Салех не выдержал и стать ржать. Да так громко, что с дерева сорвались мокрые вороны и недовольно заметались под струями дождя.
– Тихо! Да заткнитесь вы, там кто-то идет! – Ричард пнул Салеха в ногу, чертыхнулся, когда ботинок пнул сталь протеза и пнул еще раз, уже в нужную.
Компаньоны затаились.
Меж тем по на кладбище появилось новое действующее лицо. По мощеной дорожке, шатаясь, брел молодой человек. Одет он был явно не по погоде. Легкий пиджак, брюки. Ни зонта, ни хотя бы шляпы. Русые волосы сосульками облепили голову.
Он проследовал по дорожке до свежей могилы, которую украшала просто гора цветов. Незнакомец раскачивался-из стороны в сторону, и что-о лепетал, с каждой секундой все громче, пока лепет не стал криком.
– Вернись, пожалуйста, пожалуйста! Мария, любимая, пожалуйста, вернись… – Крик тонул в шуме дождя.
Плач все длился и длился.
– И чего ждем? – Шепотом спросил Салех.
– Замерзнет, уйдет. Нас не должны видеть. – В тон ему ответил Гринривер. – И Рей, пожалуйста, уберите иллюминацию, вы светитесь.
– Это не я. Это он все, кажется, с даром. Или маг какой… Погоди, сейчас уйму. – тонкий узор на лице громилы погас. – Вот.
– С даром, говорите? – Ричард сжал жемчужину через ткань пиджака. Кажется, у меня есть идея!
– Ричард, ты же не хочешь… – Рей только бессильно махнул рукой.
Гринривер уверенно направился к свежей могиле и рыдающему незнакомцу. И молча встал рядом.
Молния вонзилась в шпиль магистрата, и все округу залили яркий мертвенный свет. Молодой человек наконец заметил, что у могилы он не один. Из его горла вырвался испуганный крик, и он попытался отпрыгнуть в сторону. Поскользнулся. И в итоге рухнул в лужу прямо под ноги ночного гостя.
– Не стоит пресмыкаться предо мной. Поклона было бы достаточно. – холодно прокомментировал зрелище Гринривер. В слабом свете этой ночи его изуродованное лицо пугало ничуть не хуже чем лицо Салеха, а это было не так то просто!
– Кто вы? – Хрипло спросил молодой человек.
Стало возможным разглядеть его лицо. Вытянутое, тонкое, с благородными чертами. Порода, которую легко можно было найти в портрете Ричарда Гринривера, и которая была полностью чужда Рею Салеху.
– Ричард Гринривер. Вы должны были обо мне слышать. Я часто попадаю на страницы газет. – графеныш отвесил короткий поклон.
– Барон Эжен Дюфен. Не могу сказать про себя того же. – молодой человек вылез из лужи с полнейшим равнодушием к своему гардеробу. – Я о вас наслышан. Но я до сих пор не понимаю, что вы тут делаете! – Закончил он не слишком приветливо.
– А вы, как я понимаю, скорбите? – последнюю реплику собеседника Ричард проигноровал. – Кто она? Мать? Сестра? Нет, пожалуй, ваша возлюбленная. О матери скорбят не так. И о сестре.
– Откуда вы знаете? – Все так же сипло ответил барон.
– Если я скажу, что убивал? Матерей, сестер и возлюбленных, вас это сильно шокирует? – В голосе Гринривера прозвучали презрительные интонации.
– Возлюбленная. Ее звали…
– Мне не нужно ее имя. Признаться, меня больше интересуете вы. Прошу вас, ответьте на один мой вопрос, удовлетворите мое любопытство. – Ричард жестом прервал собеседника. В его голосе звучала горечь.
– Спрашивайте. Но после прошу вас удалиться, вы не тот человек что разделите мою скорбь. – а вот Эжин никакого пиетета перед собеседником не питал. И страха он тоже не испытывал.
– Почему вы страдаете?
– Что? – Кажется, скорбящего барона этот вопрос шокировал.
– Я хочу узнать, почему вы страдаете из-за чужой смерти? Неужели ни одна женщина не заменит ее? Всегда ведь есть более страстная, более родовитая, более образованная, если вы предпочитаете женщин поумнее. Хотя я это тоже не понимаю. Вы так оплакиваете время, которое потеряли на нее? – Ричард задавал вопрос так, словно интересовался погодой.
А вот теперь на лице Эжина проступил настоящий ужас. Он смотрел на Ричарда, и едва мог вдохнуть от страха, что сковал его зябкими путами.
– Чудовище! Неужели вы никогда никого не любили? – Впрочем, барон быстро овладел собой.
– Отчего же… Любил. Но право, меня быстро отучили от этого бреда.
– А когда любили, вспомните, если бы эта девушка умерла, что бы вы испытывали?
Воцарилось молчание. Только дождь с ветром пели свою бесконечную песню.
– Радость! Я бы испытал радость… – Ричард был не слишком уверен в том, что говорит.
А вот барон был готов упасть в обморок.
– П… почему?
– Если бы она умерла, я бы смог откопать ее тело, и сохранить для себя. Взгляд ее глаз провожал бы меня ко сну. Ее, остальную, я бы поставил в кабинете, чтобы я мог любоваться ее совершенным телом. Но волосы я бы наверно отделил, с кожей головы. Чтобы я мог иногда вдыхать ее запах. И вам доступна эта радость. Если хотите, я принесу вам лопату. – В голосе Гринривера звучала неподдельная забота и участие.
– Не надо. Вы не понимаете, и вам никогда не понять. – Страх сменила усталость. Стало видно, что Эжин истощен. Лицо серое от усталости, а в глазах лихорадочный блеск близкого безумия. – Вы не знаете, что такое любовь. Вы не делите свое сердце ни с кем. А любовь – это разделить одно сердце на двоих. И когда ты разделяешь себя, то с тобой разделяет себя весь мир. Вы никогда этого не узнаете, в своем демоническом одиночестве. Вам не ведомо, что значит разделить с другим человеком весь мир. Когда умирает любимая, это словно умирает часть тебя. Как бы вы оплакивали себя, сэр Ричард?