Сны командора. Историческая повесть
Шрифт:
Она вспоминала сейчас, как её в разоренном колонистами поселке, подобрал бородатый и, как показалось, огромный человек с ружьем. Она укусила его за руку, и он сказал, усмехнувшись: – Ах, сукина дочь! – и обхватив вокруг талии, легко вскинул себе на плечо и отнес в баркас. Потом она оказалась в доме в крепости на берегу залива, где дичась, долго не могла прийти в себя и наконец, приобщилась к ходу жизни, стала помогать по хозяйству, с интересом крутиться возле зеркала. Её не обижали, а хозяин все посмеивался, глядя на нее, нарядив в холщовую рубаху до пят и легкие кожаные туфли. Она подпоясалась своим кожаным ремешком колошанки и теперь бегала по дому быстро, быстро успевая собрать все на своем пути, - разбросанное кем-то, и одновременно опрокинуть то ведро, то посуду на столе. Это вызывало смех Баранова* и он, веселясь, баловал её, одаривая незатейливыми вещицами. Она вспоминала, как в её девичьей жизни появился он, прибывший на корабле - высокий, взрослый и строгий мужчина. Она пробегала мимо него, когда он пришел к Баранову после приезда, и оказалась в его руках. Он смеялся, держал её за плечи и глядел прямо в глаза, и она вдруг поняла своим женским чутьем, что будет дальше.
Поговорив с Барановым и поглядывая на Слоун, он забрал её к себе в дом, где она впервые узнала силу и тяжесть мужчины. Ей было и больно, и страшно, и в ней родилось томительное ожидание какой-то невзгоды и в то же время ощущение растущего счастья, которое вот-вот проявится и даст дышать легко, свободно и радостно. Но счастье не наступало, ласки были кратковременны и то, правда, ведь они даже не могли говорить о чём либо, - слов было так мало общих.
– Слоун! Слоун! – звал он её порой, и она бежала ему навстречу, стыдливо утыкалась ему в грудь лицом, сияя от радости. Подобно верной собачке она встречала его у порога, потупив глаза, ожидая теплого привета и ласки, помогала снять сапоги. И он был добр к ней. Она жила в тепле и была сыта. Он обнимал её холодными ночами и утолял свою страсть. Она так привыкла к нему, что, когда он уплыл на своем корабле надолго, она ждала его на скале, глядя в сторону моря – туда, где скрылся из глаз его корабль.
И, о чудо! Она дождалась его.
Она кинулась ему навстречу прямо там у причала.
Она ошиблась. Ему это было не нужно, и он прошел мимо, не окинув её даже взглядом. А потом, побыв с ней недолго, он снова взошел на корабль и уплыл и, хотя он не говорил с ней об этом, она знала – надолго, а вскоре почувствовала – навсегда.
***
Две страдающие, исполненные надежд юные женские души, на краю далекого континента молили об одном – чтобы с ним все было хорошо, чтобы он жил и вернулся.
Разница была в том, что одной он обещал это сделать, а вторая, оставленная им, тяжко страдала, мучимая возникшими к первому её мужчине чувствами любви и привязанности.
А между тем в это же время.
* - легендарный управляющий русской колонией в Америке Александр Баранов.
Близ Красноярска
Ветряный день на исходе февраля в этих суровых сибирских краях, вмещающих в себя однообразное холмистое лесное и болотистое пространство с множеством рек и ручейков, был в своей краткой середине. У переезда через одну из этих речушек показались возок-кибитка, и укутанные в шубы до глаз в косматых шапках два всадника на заиндевелых конях.
Во всадниках угадывался конвой.
Кони, измученные дорогой, устало перебирали ногами, перемешивая снежную крупу, выдуваемую ветром из-под копыт.
Всадники подремывали, склонив головы.
Путники двигались по дороге, отмеченной вешками-шестами, переметенной местами быстрыми ветрами. Ветры и снегопады, наводя неустанно первозданный порядок снежной равнины, зализывали тщательно следы коней и саней, стремившихся кто на восток, а кто на запад по необъятной Империи. Империя была столь велика, что пульс жизни в её отдельных территориях едва прощупывался и в жаркое лето, и совершенно почти замирал в зимнюю студеную безысходность.
Дорога эта видела многое: и бредущих в Небылое каторжников, путь для которых был так долог, что вмещал весомую часть жизни или забирал весь её остаток, выгоравший так быстро в этих пустынных местах; и увлеченных скачкой быстрых курьеров с государственной почтою на перекладных, чей полет через гущу тайги и смрад болот был неудержим и казалось стремителен; и всякой масти и вида повозок, обозов с вещами и товарами, почтовых кибиток; и лихих людей, бегущих от закона в зону ограниченной расстоянием государственности.
Дорога – артерия региона, слабо пульсировала, подавая изредка признаки жизни и оставляя приметы смерти, отмечая на своем маршруте завершение жизненного пути тех или иных страдальцев покосившимися крестами и порой просто столбиками у едва приметных холмиков.
Снежная пустыня округ слабо вьющейся по окрестностям дороги оживлялась иногда птичьим гомоном и волками, курсирующих по своим тропам вдоль дороги и готовых в любую минуту прибрать павших от истощения сил лошаденку или несчастного путника.
На исходе февраля солнышко уже согревало ярко, но недолго в течение дня и надежда о будущем тепле вместе с этим зарождалась в душе всего живущего в этих необъятных далях к середине короткого дня и угасала с сумерками. Но в данный момент дул пронизывающий, стелящийся по низине вдоль русла реки ветер-хиус.
Путникам предстояло переправиться через речку по надежному еще в эту пору льду. Повозка неторопливо и неказисто бочком соскользнула с косогора и покатилась сначала по руслу, а затем, кони, взяв короткий разбег, натужно поднимались по крутизне, вытягивая возок на противоположный берег. Следом направлялись и верховые. Они прытко проскочили русло и следом за возком взобрались на кручу берега.
Взобравшись на пригорок, возок вдруг резко накренился, потеряв твердь накатанной дороги, завалился набок и часть поклажи и человек, сидевший в нём, нелепо вывалились в снег. Не удержался на возке и кучер, успевший соскочить в глубокий снег, где и застрял, провалившись до пояса. Усталые кони тут же встали, встали и конники, которые спешились и направились теперь к возку, ведя в поводе коней.
– Поднимай, барина! – крикнул кучер и продолжил: – А то он дюже хворый, совсем слабый стал.
Всадники поспешили к вывалившемуся из возка человеку, который лежал на снегу раскинув руки и совершенно почти не двигался. Кучер, взяв под узду коня, потянул его, заставляя идти, чтобы вытащить возок из канавы.
Спешившиеся конвойные помогли подняться человеку, сидевшему ранее в возке, и повели его, поддерживая под руки к саням. Подвели и усадили, снова обложив всего до глаз огромной дохой. По всему было видно, что человек в санях был не здоров.
– Гони! Застынет барин! Совсем расхворался – весь в поту, жар видимо у него!
– прокричал один из всадников и возница, вскочив на козлах, погнал коня в направлении чернеющих впереди строений. Всадники скакали рядом. Однако строения оказались не жилыми, и пришлось гнать уставшего уже изрядно коня дальше и дальше к станции, что располагалась на окраине города.