Сны роботов
Шрифт:
Потребовалось восемь тысяч лет усилий и разочарований. Теперь, когда корабль покинул атмосферу, место в небе стало более четким. Это был ключ, отпиравший сознание. Это был последний кусочек головоломки, завершающий картину.
В том месте поблескивали звезды, невидимые невооруженному человеческому глазу. Одна пылала особенно ярко, и все существо Кейна устремлялось к ней. Слово, которое столько времени зрело в нем, вырвалось наружу.
— Мой дом, - прошептал он.
Он знал? Изучает ли лосось картографию, чтобы найти верховье речки, где за несколько лет до этого он вышел из икринки?
Взрослый Кейн вырвался из человеческой плоти, которая оберегала личинку, и вышел из корабля. Он устремился вперед с немыслимой скоростью - к своему дому, откуда когда-нибудь он отправится блуждать по космосу, чтобы отложить яйцо на какую-нибудь планету.
Он мчался через космос, не вспоминая о корабле, в котором остался пустой кокон. Он не думал о том, что гнал целый мир к овладению техникой и космическими полетами для того лишь, чтобы нечто, называющееся Кейном, могло стать взрослым и исполнить свое предназначение.
Какое дело пчеле до цветка, когда она кончает сосать нектар и улетает?
Световирши
Чтобы миссис Эвис Ларднер оказалась убийцей — в это просто невозможно было поверить. Кто угодно, только не она. Вдова астронавта-великомученика, она занималась благотворительностью, коллекционировала произведения искусства, считалась потрясающе гостеприимной хозяйкой и, по общему признанию, талантливой художницей. К тому же это было добрейшее и милейшее существо на свете.
Муж ее, Уильям Дж. Ларднер, погиб, как известно, от радиации, когда он добровольно остался в космосе, чтобы дать возможность пассажирскому кораблю благополучно добраться до Пятой космической станции. Миссис Ларднер получила за мужа щедрую пенсию, которой весьма удачно распорядилась и в свои далеко еще не преклонные годы стала очень богатой женщиной.
Ее дом был настоящей выставкой-музеем с небольшой, но тщательно подобранной коллекцией ювелирных изделий. Миссис Ларднер удалось раздобыть уникальные антикварные предметы самых разных культур человечества — все, что только можно украсить драгоценностями и превратить в шедевр прикладного искусства. Здесь были одни из первых наручных часов, сделанных в Америке, кинжал из Камбоджи, очки из Италии — каждый предмет, естественно, инкрустирован драгоценными камнями, и так далее, до бесконечности.
Коллекция, открытая для обозрения, не была застрахована, даже обычной системы охраны — и той не существовало. Впрочем, миссис Ларднер в ней и не нуждалась: огромный штат прислуги из роботов охранял выставленные сокровища с неусыпной бдительностью, неподкупной честностью и безупречной эффективностью.
Посетители знали о роботах, и никто никогда даже и не слыхал о попытках ограбления.
Но гвоздем программы, безусловно, была световая скульптура миссис Ларднер. Как ей удалось обнаружить в себе этот дар, — об этом тщетно гадали все гости, бывавшие на ее роскошных приемах. Каждый раз, когда дом миссис Ларднер открывался для гостей, в комнатах сияла новая симфония света; трехмерные
В основном, гости, конечно, приходили посмотреть световые скульптуры. Художница никогда не повторялась, всякий раз создавая оригинальные творения. Многие из приглашенных — те, что могли позволить себе такую роскошь, как световые компьютеры, — сами нередко баловались созданием скульптур, однако всем им было далеко до миссис Ларднер. Даже тем, кто считал себя профессиональным художником.
Сама же хозяйка проявляла очаровательную скромность. «Нет, нет, возражала она какому-нибудь расчувствовавшемуся гостю, — я не назвала бы это „поэзией в свете“. Вы слишком добры ко мне. В лучшем случае это просто „световирши“». И все улыбались милой шутке художницы.
Миссис Ларднер создавала световые скульптуры только для собственных приемов, хотя ей не раз предлагали сделать их на заказ. «Это будет уже коммерциализацией», — неизменно отвечала она. Однако не возражала, если с ее произведений хотели снять голографические копии, которые становились постоянным украшением музеев всего мира. И никогда не брала за это денег.
«Я не возьму ни пенни, — говорила она, широко разводя руками. — Пусть ими любуются все кому не лень. В конце концов, мне-то они больше не нужны». И это была чистая правда. Никогда в жизни она не повторяла своих скульптур.
Когда снимали голограммы, миссис Ларднер была сама любезность. Благожелательно наблюдая за каждым шагом работающих, она в любой момент готова была призвать на помощь своих роботов. «Пожалуйста, Кортни, — говорила она, если вас не затруднит, помогите им приладить лестницу».
Именно так она и выражалась: миссис Ларднер обращалась к роботам исключительно вежливо. Однажды, несколько лет назад, ее за это сурово отчитал какой-то правительственный функционер из Управления «Роботс энд Мекэникл Мен».
— Так нельзя, — сказал он сердито. — Вы их просто портите. Роботы сконструированы таким образом, что они подчиняются приказам, и чем точнее приказ, тем быстрее они его выполняют. Когда же к ним обращаются с изысканной вежливостью, до них не сразу доходит, что это приказ, и они реагируют замедленно.
Миссис Ларднер вздернула аристократический подбородок.
— Я не требую от них скорости, — заявила она. — Мне нужна доброжелательность. Мои роботы любят меня.
Правительственный функционер хотел было объяснить, что роботы не способны любить, однако тут же увял под мягким, но полным укоризны взором почтенной дамы.
Ни для кого не секрет, что миссис Ларднер никогда не возвращала своих роботов на фабрику для регулировки. Позитронные мозги — чудовищно сложная штука, а потому, как правило, каждый десятый робот, сошедший с конвейера, нуждался в дополнительной настройке. Порой дефекты обнаруживались далеко не сразу, но «Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен Корпорейшн» никогда не отказывалась устранить их, притом совершенно бесплатно.