Снюсь
Шрифт:
Таким образом, получалось, что мне необходимо общественное признание в виде денег, а окружающим нужно платить мне, чтобы уберечь свою независимость и держать меня под контролем. Обе стороны стремились к одной цели.
Эти спекулятивные рассуждения укрепили мою решимость. Я начал действовать. Говоря иными словами — наступил этап профессионализации.
Меня очень беспокоили участившиеся приступы страха. Мосты сделались навязчивой идеей. Каждый переход через Неву превращался в серьезную проблему. Дело дошло до того, что однажды я попытался остановить трамвай перед мостом, чтобы
Успокоительные таблетки уже не помогали.
Я взял отпуск и поехал в дом отдыха. До этого я никогда не бывал в домах отдыха, потому что не знал — от чего мне отдыхать. Дом отдыха находился на взморье в Зеленогорске. Летний сезон уже прошел, с залива дул холодный ветер, и отдыхающие — в большинстве своем приехавшие из Донбасса — потерянно слонялись по аллеям, вороша сухие листья. Три раза в неделю они выезжали в город для посещения Эрмитажа. Они действовали с шахтерским упорством, штрек за штреком проходя залежи духовных ископаемых. В клубе крутили кинофильмы, по субботам приезжали артисты областной филармонии. После артистов были танцы.
Артистов этих я никогда прежде не видел и не слышал о них.
Я присматривался к своим соседям по дому отдыха. Это были цветущие и простые люди, с добрыми улыбками, неиссякаемой любознательностью и весельем. Они хорошо ели и хорошо спали. Я же вышагивал под ветром по мокрому песку осеннего пляжа. Одна пола моего плаща прилипала ко мне, а другая стремилась улететь по направлению к городу. Радовало отсутствие мостов. Город издали представлялся разбитым зеркалом с сетью трещин, через которые были перекинуты узенькие мосты, скреплявшие осколки.
Вскоре я приметил странного отдыхающего. Это был худой и высокий человек, во взгляде которого присутствовало заметное беспокойство. Движения его были нервными и угловатыми, как у марионетки.
В аллеях парка стояло несколько грубых крашеных скульптур. Они были на низких постаментах. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, этот человек подкрадывался к ним и копировал позу скульптуры. Особенно удачно у него получался дискобол: одна рука опущена почти до земли, а другая закинута за спину. Постояв в этой позе несколько секунд рядом с постаментом, он удовлетворенно улыбался, потирал руки и переходил к «Девушке с веслом».
Его занятия я подсмотрел нечаянно, но потом стал следить уже специально.
Через неделю мы познакомились. Фамилия его была Костомаров. Он назвался большим актером.
Костомаров оказался человеком, необычайсно сведущим в психиатрии. Когда я рассказал о себе и предложил присниться, он поспешно отказался, заверив, однако, что ничуть не сомневается в моем даре. Далее он развил стройную теорию моих страхов, объяснив феномен мостов. По его словам, я испытывал постоянное натяжение между двумя берегами — сном и явью, службой и творчеством, женой и любовницей. Я не мог решиться перейти на желанный берег — я боялся.
— Что же предпринять? — спросил я.
— Надо сжечь мосты, — мрачно сказал бывший актер. — Сжечь! Сжечь! — Он вдруг затряс головой, как шаман, и бросился к любимой скульптуре. Добежав до «Дискобола», он окамнел с воображаемым диском
— А вы… — осторожно начал я.
— О, у меня совсем другое… Совсем! — решительно заявил он, но объяснять не стал.
Костомаров сказал, что у него есть знакомые в областной филармонии и он может меня рекомендовать. Он советовал немедля приступить к реализации дара, в противном случае дело могло кончиться серьезным психическим расстройством.
— Меня уже приглашали, — сказал я. — Понятия не имею — каким образом выступать на эстраде? С чем?
— Господи, это же так просто! — воскликнул Костомаров.
И он тут же определил мое амплуа и подал идею номера. Я был назван артистом «оригинального жанра». К ним относятся музыкальные эксцентрики, фокусники, жонглеры, гипнотизеры. Костомаров предложил мне объединиться с профессиональным гипнотизером и сделать общий номер. В обязанности гипнотизера входит усыплять публику в зале и меня на сцене, а дальше я могу сниться, как мне угодно.
— Назовите это как-нибудь оптимистично, без мистики, — сказал Костомаров. — «Мне снилась даль, мне снилась сказка, мне снилась молодость моя!» — звучно продекламировал он и покосился на меня, проверяя — узнал ли я стихи. — Это Блок… Даль и сказку нужно выбросить, а молодость оставьте. Это любят. И непременно с восклицательным знаком. Мне снилась молодость моя!.. Это тоже любят.
Вернувшись домой, я стал сжигать мосты. Я подал заявление на службе об уходе по собственному желанию и переехал к Яне с одним чемоданом вещей.
Жена проводила меня без сцен. Расстались мы, как принято говорить, «интеллигентно», то есть состязаясь в благородстве. Я чувствовал себя полностью виноватым, она же, со своей стороны, не скрывала, что не может поддерживать меня в моем новом занятии. К снам она относилась естественно — как к природной человеческой особенности и не понимала, зачем делать из них профессию.
Похоже, что она давно уже внутренне простилась со мною.
— Желаю тебе достичь совершенства, — сказала она. — Только прошу об одном: никогда не сниться ни мне, ни дочери. Обещай.
— Надо спросить у нее, — сказал я. — Если она захочет…
— Обещай.
— Ей уже пятнадцать лет…
— Обещай… Ну я тебя прошу, слышишь?
— Хорошо.
Конечно, мы порознь объяснили дочери причины развода. Она постаралась понять. Вообще мы все очень старались понять друг друга и понимали умом — но не сердцем.
С работы меня проводили шумно. Весть о том, что руководитель группы инженеров уходит в артисты, разнеслась по коридорам нашей конторы и вызвала дискуссии. С одной стороны, сослуживцам она была приятна. Как-то незаметно рождалась уверенность, что любой инженер, если, конечно, он захочет, может стать артистом. С другой стороны, некоторые отнеслись к моему решению пренебрежительно, считая сновидения занятием не только легковесным, но и бессмысленным. Большинство коллег знало о моей способности; многие видели мои сны, а в теоретическом отделе считалось хорошим тоном иметь дома их описания. Обладатели тетрадок сочли себя обманутыми. То, что ранее было уделом избранных, становилось общедоступным.