Собака Баскервилей. Этюд в багровых тонах (сборник)
Шрифт:
– Так чем же вы думаете заняться?
– Я уже твердо решил, сэр, что лучше всего будет посвятить себя какой-нибудь предпринимательской деятельности. Благо щедрость сэра Чарльза открывает нам к этому дорогу. Но сейчас, сэр, позвольте, я покажу вам ваши комнаты.
Высоко под потолком старого холла проходила галерея с балюстрадой. К галерее вела лестница из двух пролетов. С нее начинались два длинных, проходящих по всему зданию коридора, в которые выходили двери всех спален. Моя спальня находилась в том же крыле, что и спальня Баскервиля, и наши двери были почти рядом. Эти комнаты не казались такими старыми, как большой зал. Яркие обои и множество свечей помогли мне избавиться от тягостного ощущения, оставшегося в душе после первого знакомства с Баскервиль-холлом.
За холлом был расположен обеденный зал, темное, мрачное помещение вытянутой формы с возвышением, отделяющим места для членов семьи от мест для прислуги, и крытым
22
…менестрелей… – Менестрель – бродячий певец и музыкант средневековья.
23
…елизаветинских времен… – Королева Елизавета I правила Англией в 1558–1603 годах. Елизаветинской эпохой традиционно называют конец XVI – нач. XVII века, последние двадцать лет правления Елизаветы I и первые десять лет царствования Якова I – период, когда английская литература и культура в целом достигли значительного расцвета. В это время жили и творили К. Марло, Т. Кид, В. Шекспир, Ф. Бэкон, Б. Джонсон и многие другие.
24
…эпохи Регентства… – Регентство – в монархических странах временное правление одного или нескольких лиц в случае вакантности престола, малолетства, продолжительной болезни, недееспособности или длительного отсутствия монарха. Эпоха Регентства в Англии – это 1811–1820 годы, время правления принца Уэльского, замещавшего на троне своего душевнобольного отца Георга III и впоследствии ставшего королем Георгом IV (1820–1830).
– М-да, – протянул Баскервиль, – не самое уютное место. Наверное, к этому можно привыкнуть, но сейчас мне кажется, что в эту обстановку я немного не вписываюсь. Ничего удивительного в том, что у дяди было не все в порядке с нервами, если он жил в таком доме один. Если вы не против, давайте сегодня ляжем спать пораньше. Надеюсь, завтра с утра здешняя обстановка не покажется нам такой мрачной.
Перед тем как лечь спать я раздвинул шторы. Окно моей спальни выходило на газон перед портиком. За ним начинались два ряда деревьев, покачивавших ветвями и заунывно стонавших в порывах усиливающегося ветра. По небу быстро плыли тяжелые облака. На секунду из-за них проглянул полумесяц, озарив призрачным светом далекую гряду скал и длинную линию хмурых болот. Убедившись, что последнее на сегодня впечатление от Баскервиль-холла не противоречит общему настроению этого места, я задернул штору и лег.
Однако оказалось, что это впечатление не было последним. Несмотря на ощущение усталости, я ворочался с одного бока на другой, но сон все не приходил. В доме царила мертвая тишина, лишь каждую четверть часа где-то вдалеке били часы. Но вдруг, когда я уже начал забываться, до моего уха донесся звук, совершенно отчетливый, который ни с чем нельзя было спутать. Женский плач. Приглушенные горестные рыдания женщины, доведенной до крайнего отчаяния. Я приподнялся в кровати и вслушался. Звук не мог доноситься откуда-то издалека, плакали явно в доме. С полчаса я неподвижно просидел в кровати, напрягая до предела слух, но ничего кроме боя часов и шороха плюща за окном больше не услышал.
Глава VII. Стэплтоны из Меррипит-хауса
Свежесть наступившего утра стерла тоскливое и мрачное настроение, навеянное на нас Баскервиль-холлом при первом знакомстве. Когда мы с сэром Генри садились завтракать, зал был наполнен солнечным светом, который попадал сюда через высокие многостворчатые витражные окна с изображением фамильных гербов, отчего все вокруг было в разноцветных размытых пятнах. В золотистых лучах темная обшивка стен сверкала, как начищенная бронза, и трудно было поверить, что это самое место вчера вечером произвело на нас такое гнетущее впечатление.
– Мне кажется, не дом, а мы сами виноваты в том, что место это показалось нам таким неуютным! – сказал баронет. – Мы устали с дороги, замерзли. Но теперь, когда мы отдохнули, набрались сил, все воспринимается по-другому.
– Нет, дело не только в разыгравшемся воображении, – возразил я. – Вот вы, например, не слышали ночью плач, женский?
– Надо же! Слышал. Я почти заснул, когда мне показалось, что кто-то плачет. Я подождал какое-то время, но больше ничего не услышал и поэтому решил, что мне это приснилось.
– А я слышал его совершенно отчетливо. Уверен, это был именно женский плач.
– Так давайте это выясним прямо сейчас.
Вызвав звонком Бэрримора, баронет спросил, может ли он объяснить то, что мы слышали ночью. Мне показалось, что бледное лицо дворецкого стало еще бледнее, когда он услышал вопрос.
– В доме только две женщины, сэр Генри, – ответил Бэрримор. – Посудомойка, но она спит в другом крыле, и моя жена, но я знаю совершенно точно, что она не плакала.
Это была неправда. После завтрака я случайно встретил миссис Бэрримор в коридоре. Солнце ярко осветило отрешенное лицо этой высокой статной женщины со строго сжатыми губами. Я четко рассмотрел красные глаза и припухшие веки. Выходит, это она рыдала ночью, и ее муж не мог не знать об этом. И все же, несмотря на опасность быть уличенным во лжи, он сказал неправду. Почему? И что заставило его жену так горько плакать? Что-то таинственное и мрачное было в этом красивом бородаче с бледным лицом. Ведь именно он обнаружил тело сэра Чарльза, и обстоятельства смерти старика известны исключительно с его слов. В конце концов, мог ли Бэрримор быть тем загадочным человеком в кебе, которого мы видели на Риджент-стрит? Борода как будто похожа. Правда, кебмен говорил, что его пассажир был несколько ниже ростом, но он вполне мог ошибаться. Как же выяснить истину? Пожалуй, в первую очередь стоит обратиться к начальнику гримпенского телеграфа и убедиться, что телеграмма, посланная нами Бэрримору, была действительно вручена ему лично в руки. По крайней мере, будет о чем сообщить Шерлоку Холмсу.
После завтрака сэр Генри занялся изучением бумаг своего дяди, так что я получил возможность спокойно прогуляться в Гримпен. Пройдя мили четыре вдоль болот, я наконец вышел к небольшой унылой деревеньке с приземистыми невзрачными домишками, среди которых выделялись лишь два крупных здания. Одно из них оказалось постоялым двором, а второе – домом доктора Мортимера. Начальник телеграфа, который совмещал свои непосредственные обязанности с продажей бакалейных товаров, хорошо помнил нашу телеграмму.
– Разумеется, сэр, – ответил он на мой вопрос. – Телеграмма была доставлена мистеру Бэрримору в соответствии с указаниями.
– Кто доставил ее?
– Мой сын. Джеймс, ты же на прошлой неделе отнес в Холл телеграмму для мистера Бэрримора?
– Да, папа, отнес.
– И отдал ему лично? – уточнил я.
– Ну, он тогда был где-то на чердаке, и я не мог отдать ему телеграмму лично в руки. Но я отдал телеграмму миссис Бэрримор, и она сказала, что сразу передаст ее мужу.
– Ты видел самого мистера Бэрримора?
– Нет, сэр, я же говорю, он был где-то на чердаке.
– Если ты его не видел, откуда же ты знаешь, что он был на чердаке?
– Но жена-то должна была знать, где ее муж, – начал терять терпение начальник телеграфа. – Он что, не получил телеграмму? Если произошла какая-то ошибка, жаловаться должен сам мистер Бэрримор.
Продолжать допытываться не имело смысла, но и так было понятно, что, несмотря на хитрость с телеграммой, у нас по-прежнему не было доказательств того, что Бэрримор не был в интересующее нас время в Лондоне. Предположим, что это все-таки он, человек, последний видевший сэра Чарльза живым, зачем-то решил проследить за вернувшимся в Англию наследником. Что тогда? Действовал ли Бэрримор в интересах других или же сам что-то задумал? Какая ему выгода от преследования представителей рода Баскервилей? Я подумал о странном предостережении, составленном из вырезанных из передовицы «Таймс» слов. Его ли рук это дело или кто-то другой затеял непонятную игру? Единственная выгода, которой добился бы дворецкий, отпугнув от Баскервиль-холла его истинных владельцев, – в распоряжении Бэрриморов действительно оказался бы большой, хорошо обустроенный дом, на это указал сам сэр Генри. Но совершенно очевидно, что подобное объяснение не соответствовало глубине и хитрости интриг, которые невидимой паутиной плелись вокруг молодого баронета. Даже Холмс говорил, что за всю свою карьеру сыщика ему еще не приходилось сталкиваться с делом подобной сложности. Возвращаясь по серой пустынной дороге в Баскервиль-холл, я молился о том, чтобы мой друг побыстрее освободился от удерживающих его в Лондоне дел, приехал сюда и снял с моих плеч тяжкий груз ответственности.