Соблазненные луной
Шрифт:
Мой халат был алого шелка, и мне повезло – я умудрилась пролить горячий чай скорее на грудь, чем на халат. Ожог был не очень сильный, а вытереть чай с груди не в пример проще, чем с халата. С шелка пятно от чая фиг выведешь.
– Как это – котел? – переспросила я.
За Дойла ответил Рис:
– В один прекрасный день вместо котла, черного и древнего, каким ему и полагалось быть, в святилище оказался сияющий новизной кубок. – Он ткнул в сторону чаши салфеткой в кофейных пятнах. Рис стоял голый посреди кухни, потирая обожженную грудь. Всякие глупости вроде халата его не волновали.
Дойл,
– Король Света и Иллюзий решил, что котел украли. Он едва не объявил нам войну. – Чай в чашке Дойла оставался нетронутым. – Но никто котла не воровал. Он просто изменился.
Я отхлебнула чаю из собственной чашки.
– Хочешь сказать, так же, как менялась Черная Карета Ночной Охоты? Из колесницы – в карету, когда не осталось достойных возничих для колесниц, а не так давно из кареты – в черный лимузин?
– Да, – подтвердил Дойл, наконец отпивая чай. Глаза у него словно прикипели к чаше, будто ничто другое внимания не заслуживало.
– У древней магии есть свой разум, – тихо сказал Китто из кресла слева от меня. Кружку с горячим шоколадом он держал обеими руками, как ребенок. Коленки он подогнул к груди, и от его бордовых пижамных трусиков виднелась только тонкая шелковая полоска.
– Что могут знать о реликвиях гоблины? – с отзвуком старой вражды хмыкнул Рис.
– У нас есть свои предметы силы, – тихо сказал Китто.
Рис открыл рот, но Дойл оборвал его:
– Хватит. Сегодня – без свар. Сегодня, когда к нам вернулось одно из величайших сокровищ сидхе.
На этом все снова заткнулись. Никогда еще не видела, чтобы мои стражи не нашли, что сказать.
– Я думала, вы обрадуетесь. А вы будто на похоронах сидите! – Почему испугалась я сама, я знала. Я всю жизнь имела дело с магией, но еще ни разу мой сон не воплощался наяву. Мне это не понравилось. Пусть там хоть величайшее сокровище в мире – мне не нравилось, что предмет из моего сна стал настоящим и перешел в реальный мир.
– Ты все еще не понимаешь, – сказал Дойл. – Это – котел. Котел, который никогда не пустеет. Котел, который может накормить тысячи человек сразу. Котел, который может воскресить павшего воина, хоть тот и восстанет безмолвным. Это реликвия нашего народа, предмет первичной силы. Когда-то давно он возник у нас, появился из ниоткуда, как и Черная Карета, как многое другое. А потом он исчез – и мы потеряли возможность кормить наших последователей и впервые увидели голод.
Он поднялся, повернулся к окну, прижал к стеклу ладони и склонил лицо – будто хотел слиться в поцелуе с тьмой за окном.
– Мы уже не жили в Ирландии, когда разразился великий голод, но если б у нас оставался котел, я бы закинул его на спину и поплыл через океан.
В его голосе впервые на моей памяти различался намек на ирландский акцент. Сидхе обычно гордятся тем, что говорят без всякого акцента. Дойла никогда нельзя было отнести по произношению к какой-то этнической группе.
– Ты имеешь в виду Картофельный голод? – спросила я.
– Да, – почти прорычал он.
Он скорбел о людях, умерших за два столетия до моего рождения. Но для него боль была такой же острой, словно это случилось неделю
Он заговорил не оборачиваясь, будто не к нам обращался, а к тьме за окном:
– Что делать богам, если они вдруг обнаруживают, что больше не в силах ответить на молитвы своих последователей? Если им приходится видеть, как умирают или страдают от болезней люди, которых они легко исцелили бы всего неделю назад? Ты слишком юна, Мередит, и даже Гален слишком молод, вы не сумеете по-настоящему понять, каково это. Вы не виноваты. Не виноваты. – Последние слова он прошептал прямо в стекло, наконец уткнувшись в него лбом.
Я встала со стула и подошла к нему. Он дернулся от моего прикосновения, но отодвинулся от окна, позволив мне обвить его руками за талию и прижаться покрепче. Он разрешил мне себя обнять, но был по-прежнему напряжен. Я старалась его успокоить, но он не принимал моего сочувствия.
Я проговорила, прижавшись щекой к теплой гладкой спине:
– Я слышала, что когда-то котел был не один. Что было как минимум три главных котла. И они изменили форму одновременно, превратившись в кубки. Мой отец винил в этом истории о Святом Граале из Артуровского цикла. Всеобщая вера во что-то может влиять на положение вещей. Плоть влияет на дух.
Под мои абстрактные рассуждения Дойла понемногу отпустило. Скорбь чуть утихла.
– Да, – сказал он. – Но первый котел назывался великим, ему было под силу все, что делали другие котлы. Два других котла могли меньше. Один исцелял и кормил, а другой был полон сокровищами – золотом и тому подобным. – Тон, которым он произнес последние слова, ясно показывал, что золото и тому подобное Дойл не считает и вполовину таким же ценным, как способность исцелить и накормить.
– Были и другие котлы, – напомнил Рис.
Дойл соизволил повернуть голову и взглянуть на него. Я позу не изменила.
– Не настоящие, – буркнул Дойл.
– Вполне настоящие, только они не были подарком от богов. Кое-кто из нас мог создавать такие предметы.
– У них не было тех способностей, что у великих котлов, – возразил Дойл.
– Зато они не испарились, когда боги лишили нас своих милостей.
Дойл развернулся, и мне пришлось отпустить его. Он метнулся к Рису:
– Боги не лишали нас своих милостей! Это мы отказались от возможности говорить с ними. Мы отказались от них, не они – от нас.
Рис примирительно поднял руки.
– Я не хочу об этом спорить, Дойл. Вековая давность не делает спор интересней. Просто решим, что здесь мы расходимся во мнениях. Все, что мы знаем наверняка, – это что великие реликвии когда-то начали пропадать. Предметы, созданные фейри собственноручно, остались при нас.
– До второго ограничительного заклятия, – уточнил Холод. После дневных событий это была самая длинная фраза, которую я от него услышала. Я пыталась заговорить с ним при встрече, но он оборвал меня довольно грубо и с тех пор избегал. Я едва не умерла, а дулся он. Очень на него похоже.