Соблазнительное предложение
Шрифт:
– Скажи, Эмма.
Теперь она дышала ему прямо в шею.
– Я надеюсь, что ты будешь поступать так все время. Это так…
– Чувственно? – спросил он.
– Да. Чувственно. И… намного более того.
Он ее понял. Они сливались в экстазе много раз, но никогда вот так. То, что он в нее излился, казалось более важным, чем любой обет. Он словно дал ей безмолвную клятву. Обещание. Гарантию того, что она принадлежит ему и он будет заботиться о ней, что бы ни случилось. Люк надеялся, что Эмма понимает все это. Верил, что она понимает.
В дверь
Недовольно выдохнув, Люк крикнул:
– Что случилось?
– Ваша семья здесь, сэр, – ответил Болдуин.
– Вся?
– Да, – сухо подтвердил Болдуин. – Вся.
– Отлично. Проводи их в гостиную. Мы присоединимся к ним через несколько минут.
Но времени им потребовалось больше. Эмма одела его тщательно, обращая особое внимание на галстук и покусывая губу при каждой попытке уложить складки, как положено. Он сидел покорно, позволив ей суетиться, и только довольная улыбка то и дело трогала его губы.
Затем позвали Делейни, чтобы она помогла одеться Эмме, хотя Люк настаивал, что может сделать это сам, и отступил только после того, как Эмма пообещала подарить ему эту привилегию, когда повязки снимут окончательно.
И наконец, чистые, одетые и причесанные, они взялись за руки, и Люк поднялся с кресла, на котором просидел последние полчаса. Рана только слегка заныла. Он крепко прижал Эмму к себе, мечтая, чтобы она прижималась к нему вечно.
Семья дожидалась их в гостиной. Трент и Сара, Эзме, Сэм, Тео и Марк. Все они встали, когда вошли Люк с Эммой, и Марк зааплодировал. К аплодисментам присоединились и остальные, и Люк невольно смутился и покраснел.
– Господи боже, я же не ребенок, – пробурчал он. – В конце концов, я самостоятельно ходил больше четверти века.
– О, Люк! – воскликнула Сара, положив руки на округлившийся живот, и в ее голубых глазах засветилась улыбка. – Так хорошо видеть тебя в полном здравии!
Трент подошел и хлопнул его по спине. Сэм помог сесть на диван. Тео, самый младший из братьев, темноволосый, еще сохранивший облик мальчишеской невинности, спросил:
– Рана болит?
– Совсем нет, – заверил его Люк.
Началось чаепитие со сладкими булочками, испеченными кухаркой. Завязался оживленный разговор. Люк смотрел на них – на Эзме, самую младшую из всех, на братьев, на Сару и наконец на Эмму. Она тоже посмотрела на него с обожанием во взгляде – по-другому и не скажешь.
И это ему нравилось, потому что он, черт возьми, тоже ее обожал. И впервые все они собрались вместе. Он этого так хотел!
Люк с братьями и сестрой говорили о матери с куда меньшим напряжением, чем за все прошедшие месяцы. Эмма рассказала им о том, что узнала от Мортона, и темная туча, пугавшая их возможной смертью матери, больше не висела над ними, окутывая печалью.
– У нее все хорошо, – сказала Эзме. – Я правда в это верю.
Все согласились. Конечно, еще нужно отыскать ее и Стивена Лоуэлла, но Люку все равно казалось, что с его плеч свалился тяжеленный камень. Мать жива, и он надеялся, что она счастлива там, где сейчас находится.
– Я бы сказал, что отыскать ее – моя персональная миссия, – сказал Сэм. – Да только… – Он вздохнул и посмотрел в окно, выходившее на Кавендиш-сквер.
Все знали, что это значит. Завтра он отправляется куда-то с очередным заданием для Короны и не имеет ни малейшего представления, когда вернется в Лондон. Отказ от этого задания ради того, чтобы разыскать мать, будет расцениваться как измена родине.
– Мы будем искать сами, – заверил его Трент.
– Постоянно, – согласился Марк, а Тео только кивнул.
– Она жива, – сказал Люк, – а это самое главное. И я надеюсь, что этот цыган и есть то, что ей нужно.
Марк пожал плечами.
– Наша мать такая непредсказуемая. Может, сейчас она и хочет быть с ним, но я не удивлюсь, если в ближайшие дни она заявится в Айронвуд-Парк и рассыплется в извинениях за то, что заставила нас волноваться.
Эзме издала какой-то непонятный звук, и все взгляды обратились к ней.
– Если она это сделает, я задушу ее собственными руками.
– Я помогу! – поддержал сестру Тео.
Люк расхохотался. К его смеху присоединились и остальные, даже Трент.
Когда смех начал затихать, Люк глубоко вздохнул и встал. Остальные удивленно замолчали. Эмма негромко ахнула, когда их руки разомкнулись.
Люк поднял руку, призывая к тишине, хотя все и так смотрели на него.
– Я должен вам кое-что сказать. И хочу, чтобы вы все меня выслушали.
Внезапно сердце его заколотилось быстро и сильно, а перед глазами все расплылось. Он заморгал, пытаясь успокоиться. Он это сделает. Ради Эммы и ради себя самого. И черт побери, он совершенно не собирается падать в обморок!
Это его единственный шанс обрести счастье, и нужно хвататься за него обеими руками.
Эмма в замешательстве смотрела на Люка. Он стоял над ней, высокий и красивый во фраке, обтягивающем широкие плечи, в вышитом жилете, в белоснежном галстуке, который она так усердно завязывала. Она очень хотела продемонстрировать семье, каким безупречным может быть Люк. А сейчас он был безупречным, выглядел таким здоровым и сильным – бледность последних трех недель сменилась внезапным румянцем.
Эмма улыбнулась ему. Она не знала, о чем он собирается говорить, но в груди расцветала гордость за него. Такой уверенный в себе, полный жизни и… мужественный. Сейчас и следа не осталось от того угрюмого, озлобленного человека, которого видела семья.
Перед ними стоял мужчина, наполнявший их гордостью. И Эмма не сомневалась, что он и стал гордостью семьи. Они сегодня уже вспоминали о том, как он погнался за Роджером Мортоном, как закрыл ее своим телом, как принял на себя предназначенную ей пулю. Как спас ее жизнь.
Для них он был героем. Для нее он был всем на свете.
Люк опустил глаза, и их взгляды встретились. Он протянул ей руку, Эмма приняла ее, подняв свою, и Люк сжал ее ладонь с неожиданной силой.
– Эмма, – произнес он хрипло, – я должен сделать это здесь и сейчас, в присутствии моей семьи.