Собор Святой Марии
Шрифт:
Грау заявил ей, что ничего не хочет знать о лошадях, и действительно, он даже не спустился вниз, чтобы посмотреть на великолепные конюшни, расположенные на первом этаже особняка. Молодая супруга сама выбрала животных и привела с собой своего старшего конюха Хесуса, который посоветовал госпоже взять опытного стремянного Томаса.
Но четверо человек для семи лошадей — это слишком даже для привычек баронессы, и она высказалась по этому поводу в первое же посещение конюшен, после того как взяли Эстаньолов.
Изабель настояла, чтобы Маргарида продолжила рассказ.
— Они
Изабель не проронила ни слова, но с этого момента у нее появились подозрения.
— Его сын, Арнау, — говорила между тем Маргарида, — виноват в смерти моего младшего брата Гиамона. Я ненавижу их! Не понимаю, зачем отец нанял этих Эстаньолов.
— Мы узнаем, в чем дело, — заверила ее баронесса, цедя слова и не отрывая взгляда от спины Берната, который чистил одну из лошадей.
Однако Грау не придал значения словам супруги.
— Я счел это необходимым, — коротко объяснил он, подтвердив ее подозрения, что его родственники были беглыми.
— Если бы мой отец узнал.
— Но ведь он не узнает, не правда ли, Изабель? — Грау пронзительно посмотрел на жену, которая уже была готова спуститься к ужину, — один из новых обычаев, введенных ею в жизнь Пуйга и его семьи.
Баронессе едва исполнилось двадцать лет; она была необычайно худая, как и Грау. Некрасивая и лишенная тех соблазнительных изгибов, которыми в свое время его очаровала Гиамона, она к тому же обладала несносным характером, хотя поначалу Грау искренне верил, что благородство происхождения положительно влияет на нрав человека. — Тебе ведь не хотелось бы, чтобы твой отец узнал, что ты живешь с двумя беглецами?
Баронесса посмотрела на него горящими глазами и вышла из комнаты.
Несмотря на неприязнь Изабель и ее пасынков, Бернат быстро доказал свое умение обращаться с животными. Он умел ухаживать за ними, кормить их, чистить им копыта и лечить, когда была необходимость. Единственное, в чем можно было упрекнуть Берната, так это в том, что ему не хватало опыта придавать им особый лоск.
— Господа требуют, чтобы лошади блестели, — пояснил он однажды Арнау по дороге домой, — чтобы не было ни пылинки. Надо тереть и тереть, иначе не вычистишь песок, который забивается в кожу, а потом несколько раз пройтись щеткой, пока они не заблестят.
— А гривы и хвосты?
— Подрезать и заплетать их, а уже затем надевать на лошадей сбрую.
Арнау было запрещено подходить к животным. Он восхищался ими, видел, как лошади отвечали на ласки отца, и, когда в конюшне никого не было, Бернат, пользуясь случаем, разрешал сыну погладить их. Пару раз Бернат даже сажал его на одну из лошадей, но без седла, когда та была в стойле. Обязанности, которые вменили Бернату, не позволяли ему покидать место хранения упряжи. Там он чистил сбрую: натирал ее жиром и тер лоскутом до тех пор, пока она не впитывала жир и не начинала блестеть. Бернат старательно следил за состоянием вожжей и стремян и вычищал щеткой попоны и прочие украшения, чтобы не было ни одной ворсинки. Эту работу он выполнял пальцами, пользуясь ногтями как пинцетом, чтобы удалять тонкие волоски, которые впивались в ткань и
Несколько месяцев спустя даже Хесус вынужден был признать мастерство крестьянина. Когда Бернат входил в любое из стойл, лошади ничуть не пугались и в большинстве случаев подходили к нему. Он прикасался к животным, гладил их и шептал что-то на ухо, чтобы успокоить. Когда входил Томас, они опускали уши и, если стремянный кричал на них, забивались к дальней стенке. Что происходит с этим человеком? До сих пор он был примерным стремянным, думал Хесус каждый раз, когда слышал громкий крик Томаса.
Каждое утро, когда отец и сын уходили на работу, Жоанет из кожи лез, чтобы помочь Марионе, жене Пэрэ. Мальчик убирал, наводил порядок в комнате и ходил с ней за покупками. Потом, когда она принималась готовить еду, Жоанет отправлялся на берег моря в поисках Пэрэ. Всю свою жизнь старик посвятил рыбалке, и теперь, помимо случайной помощи, которую он получал от общины, мог заработать несколько грошей на починку снастей. Жоанет, сопровождая рыбака, внимательно слушал его рассказы и бегал, выполняя мелкие поручения, когда Пэрэ что-нибудь было нужно.
Когда же появлялась свободная минутка, малыш старался повидаться с матерью.
— Этим утром, — сказал он ей однажды, — Бернат пошел платить Пэрэ за комнатку, но старик вернул ему часть денег. Он сказал, что малыш. Малыш — это я, ты знаешь, мама? Меня называют малышом. Да, так вот он сказал ему, что малыш помогал ему по дому и на берегу, поэтому он не должен платить за меня.
Пленница слушала, держа руку на голове ребенка. Как все изменилось! С тех пор как ее сын стал жить с Эстаньолами, он уже не сидел, всхлипывая в ожидании ее молчаливых ласк и какого-нибудь нежного слова. Теперь он разговаривал с ней, оживленно рассказывая что-нибудь интересное, и даже смеялся!
— Бернат обнял меня, — продолжал Жоанет, — а Арнау поздравил.
Рука напряглась на голове ребенка.
А Жоанет все говорил и говорил. Об Арнау и Бернате, Марионе и Пэрэ, о береге моря и рыбаках, о снастях, которые они чинили со стариком. Увлеченный рассказом, он даже не заметил, что женщина уже не слушала его. Она была довольна тем, что ее сын наконец-то знает, что такое объятие, что ее малыш счастлив.
— Беги, сынок, — перебила его мать, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Тебя, наверное, уже ждут.
Изнутри своей тюрьмы Жоана слышала, как малыш спрыгнул с ящика, и представила себе, как он перелез через глинобитную ограду, которая, казалось, служила для того, чтобы он скрылся из ее воспоминаний.
Что чувствовала эта женщина? Проведя годы в четырех стенах, Жоана изучила каждый закоулочек, по которому сотни раз прошлись ее пальцы. Она боролась с одиночеством и сумасшествием, глядя на небо через малюсенькое окошко, которое ей пожаловал король, великодушный монарх! Она переборола лихорадку, страшную болезнь, и все это ради своего малыша, чтобы иметь возможность погладить сына по голове, подбодрить его, дать ему почувствовать, что, несмотря на все лишения, он не одинок в этом мире.