Собрание произведений в одном томе
Шрифт:
Если вдруг победят они, кто не помнит, что каждый вызов в ЖЭК, в ректорат, в гороно, в партбюро был вызовом в суд. И судили всех и за все: за мысли, за разговоры, за танцы, за молитвы, за одежду. Они ходят среди нас, те, кто судил. Если вдруг победят они, мы будем сегодняшний день вспоминать как самый светлый день в жизни. Ибо мы были свободны!
А Одесса есть движимая и недвижимая.
Одесса недвижимая, где каждое поколение кладет свой камень.
Талантливый или бездарный – зависит от того, как развивается данный момент. И она стоит – эта Одесса – подмазанная, подкрашенная, где-то со своими, где-то со вставными домами, неся на себе отпечатки всех, кто овладевал ею.
А есть Одесса движимая. Движимая – та, которую увозят в душе, покидая.
Она – память. Она – музыка. Она – воображение.
Эта Одесса струится из глаз.
Эта Одесса звучит в интонациях.
Это компания, что сплотилась в городе и рассыпалась на выходе из него… И море… И пляжи. И рассветы. И Пересыпь. И трамваи.
И все, кто умер и кто жив, – вместе.
Здравствуй, здравствуй.
Не пропадай. Не пропадай. Не пропадай…
Божественное
Бог есть. Это доказано или докажут на днях.
Бог в таланте человеческом.
Бог в доброте и помощи.
Творчество есть деяние Божие.
Наша память – его записи нам на будущее.
Вдохновение, когда после сосредоточенности рождается что-то незнакомое автору, – результат встречи с Ним.
Конечно, Бог неясен, неконкретен, незнаком.
Но личности, от которых зависит история, принимают решение обдуманно, но неосознанно.
Ведет интуиция.
Бог в интуиции.
Он в перемене настроения.
Бывает настроение хорошее, что бы ни происходило, потому что все – потому что больше в плохом быть нельзя.
Он в настроении.
Вы забыли, что произошло, а настроение осталось.
Он в почерке, и в расстановке букв, и в походке, и, кстати, в отпечатках пальцев.
И в сомнениях, и в ужасе, и в панике перед победой, и в тревоге после нее.
То есть Он там, где что-то делается. Он там, где работает человек.
Он в том, что даст вам победу, но не даст ею воспользоваться.
Удивление
А я тут мимоходом. Дожил до шестидесяти, а ни книг, ни имени, ни фамилии.
Одно-, двух– или трехместная популярность.
Я тут мимоходом в библиотеку зашел.
Обычная Library в одном американском городке. Все наши, кроме автора этих строк.
Автор этих строк не числится в каталогах мировой славы…
А претензий. А претензий было…
А усталости, а грусти…
А с бабами скучал, как настоящий.
А был каким среди своих?
Столичная печаль. Здоровался вторым.
Запоминал свои слова:
– Как я сказал… Не знаю, как мне удалос.
(Без мягкого. Как удалос, не знаю.)
Из всех друзей оставил тех, кто был в восторге, и баб своих довел слезами до восторга. Слезами и обидами:
– Ах, вы меня не поняли!
(Как в восторг попали, так стали понимать.)
Ведь сам сказал когда-то:
– А что там понимать?! А что же там читать?!
А там во что вникать?
Хорошо, хоть обувь с каблуками не надел. Бог миловал.
А уж над появлением трудился!
Неслышность хода с легким стуком двери.
А с попаданием в какой-то стиль, как юмор возникал на сочетании немногих слов и редких наблюдений. И бабы, бабы!
Да, бабы-бабы. Без детей.
Свое лишь детство признавал. Другого не дано.
Неясное какое-то еврейство. Молитва разномастная. И сплевывает, и крестится. И свечи ставит.
Запутал Господа.
Ну и понес очередное наказанье.
«Все как у разных» – вот его девиз.
Я преданный, но многим людям.
А слов-то выбор жалкий. Живописать-то нечем.
Да и не помнит он заката или морской волны.
Звук выстрела сравнил надысь с падением доски на стройке.
И долго с этим бегал.
Сейчас, когда почти нет строек, сравненьем этим не сразишь.
Долго помнил и распространял:
«Хочу окно, заполненное морем хоть наполовину».
Сочли не мастерством, а жалобой.
Не получилось. Нет читателей.
И мастерство уходит в ночь.
Ах, бабы, бабы…
Да, так нет в энциклопедии.
Что же делать? Путь один.
Облить помоями британский Кембридж.
Их, кстати, что-то долго не ругали.
Или попробовать пролезть с другой строки.
На букву «м». И по другой профессии.
Мыслитель.
Да. Мыслитель.
Без наследства.
Мыслитель без трудов.
Мыслитель. Мыслящий. Как там будет по-латыни?
Когда от средней школы остался только Друккер…
Как по-латыни мыслитель мыслящий?
Homo odinokiy.
На колене одна рука и подбородок на второй…
Но это же все не его.
Ни подбородок. Ни колено.
Ах, бабы, бабы.
А может быть, не раскусили?
Да, пожалуй… Не поняли… Пожалуй, да.
Не расшифровали…
Высок, глубок, разнообразен.
Сплетен в клубок – не расплести.
Оставим все потомкам.
Они внесут в тот том.
В том тот!
Но только чтоб не исказили.
Пожалуй, надо будет еще раз: год рожденья, имя.
Крупно вырезать на камне.
Не фотографию. Она сотрется.
А имя глубоко в гранит. При жизни.