Собрание произведений в одном томе
Шрифт:
– (Женским голосом.) Дау… Его нет… Он на заводе… Поздно, дау… Это его сестра… (Мужским голосом.) Есть, есть, всегда была. (Кладет трубку. Задумчиво смотрит на телефон. Уходит. Появляется с кастрюлей и тарелкой. Наливает суп. Ест. Набирает номер.) Алло, Петр Матвеевич!.. Я в отделе промышленности… А на них не надавишь – не поедешь… Они мне – тысячи причин, бумаги какие-то… Срочно, срочно… В общем, я здесь… Посмотрим, кто кого. Нет… Вам вмешиваться не надо… Ни в коем случае. Я сам из них выбью дух… Наше дело правое, Петр Матвеевич… В общем, я записался на прием… Извините, здесь нужен телефон… (Ест, глядя перед собой. Набирает номер.) Алло… Все! Он позвонил на завод… Я даже не знаю его фамилии. То ли Василий Макарович, то ли Фаддей Григорьевич… Но это неважно… Я еду туда. Если успею, постараюсь вернуться… Я без обеда… Я пирожок съем. Ам! Ам!.. Ничего, главное – дело… Буду держать вас… Я веду репортаж. (Положил трубку. Вскочил, отнес кастрюлю. Вернулся, набирает номер.) Алло, Петр Матвеевич, я по дороге на завод… Я возьму такси, да?.. Такси, такси!.. До «Стройдетали» подбросишь?.. Почему – пятерку?! Даю три – срочно!.. Даю четыре!.. Молнией!.. Ну ладно… Даю пятерку. Сейчас же. Все, Петр Матвеевич, бегу. (Долго чистит в зубах. Набирает номер.) Петр Матвеевич (тяжело дышит)… Я опять в цеху… Нет… Все. Я отсюда не выйду… Здесь нехороший разговор… Требуют… Ну… вот эту… Неудобно по телефону… и закусочку… Да здесь один, золотые руки, без этого к верстаку не подходит. Говорит, пока не выпьет, точности в руках нет… Хотя он литейщик… Так откуда же у меня?.. На материальную помощь?.. Хорошо… Я пока тут попробую… У меня дружок один… Игорек… как сотрудник сотруднику… двадцаточку… У тебя только двадцать пять?.. Ну клянусь! Ну поверь… Ну я тебя когда-нибудь подводил?.. Ну прошу, ну на коленях. Ради производства… Ну черт с тобой, ну ради меня, ради шефа, ради мамы своей, ну ради твоей… Двадцать пять… У нас?.. Есть, наверное… Петр Матвеевич, кое-что из сантехники?.. Есть… Все. Получишь, сквалыга… Да уж, если б у вас был такой шеф… Все, Петр Матвеевич, я не знал, что вам слышно, бумаги, так сказать, у меня… Я бегом за угол… Я думаю, три бутылочки, колбаски и голландского сыру… Понимаю… Это вас не касается. Я в порядке совета. Вся ответственность на мне. В случае чего вы в стороне… Значит, заявление я напишу. На тридцатку. А-а, там еще такси… В общем, кругом бегом – на пятьдесят рублей… Сейчас я в магазинчик… Не буду говорить твердо, но думаю, мы сегодня прорвемся… Да, правильно, тьфу-тьфу-тьфу… Я отсюда не уйду… Стою до последнего… Так я в магазин… (Кладет трубку. После паузы набирает номер.) Алло, Петр Матвеевич, я из магазина… Здесь только коньяк… Дать вам директора?.. Все понял… Я в порядке совета… Беру две коньяка, сыр, лимон, колбасу не беру – она к коньяку не идет, шампанское брать?.. Извините… Не знаю, хватит ли… (Кладет трубку.) Черт, даже самому выпить захотелось… Нет, нельзя. Доведем… (Набирает номер.) Алло. Я из цеха… Приняли, Петр Матвеевич… Начали… Уборщица у них окосела окончательно… Мне придется вместо нее стружку отгребать и отливки оттаскивать… От горнила… Нет, нет, отливки не нам, это их отливки, но раз уж взялся, чтоб они освободились… Чтоб нам делали, ради производства, ради нашего дела, я не ради красного словца, поймите меня правильно… (Кладет трубку. Ложится на тахту. Набирает номер.) Петр Матвеевич, мало… Бросили на полдороге… Золотые руки сказал: пока у меня оба глаза не заблестят, не стронусь… Я сказал, блестят, но он говорит, блестит один… Денег нету… Я тут что-то продам… Да им же… Алло, Петр Матвеевич, я продал ему босоножки и брючный пояс… Ничего, он мне дал кирзовые, литейные, знаете, что без носков, и веревку, только чтоб домой дойти… Ну что делать, я же знаю, что мы горим… Да и я же только начал у вас работать, Петр Матвеевич, поймите меня правильно, надо же показать товар, я в порядке шутки, верно?.. В общем, я работаю так всегда. Я не хвалюсь, поймите меня правильно, но я могу рассчитывать там на какое-то движение… так, без обязательств, в порядке трепа?.. Извините, Петр Матвеевич, требуют, требуют, чтобы я опоку перетащил к окну… минуточку… Буду я тебе таскать туда-сюда! Ты на мои руки посмотри! С такой работой… Давай на беленькую перетащу… Ну ладно, давай на красненькую… (Шепотом.) Петр Матвеевич, я же сказал, отсюда не уйду. Мы все остаемся на ночь… Какой – домашний?.. Все… (Кладет трубку. Засыпает. Просыпается. Смотрит на часы. Вскакивает. Набирает номер.) Алло! Извините за столь поздний звонок… Петра Матвеевича, пожалуйста… А вы разбудите… Алло (тяжело дышит…) Петр Матвеевич, есть!.. (Разворачивает пакет, который принес днем.) Есть! Аккуратненький (рассматривает), покрашенный, все размеры выдержаны… Наша! Ура-а-а! Ура-а-а!.. Я сейчас вам привезу его домой… Хорошо, завтра… Я от радости, поймите меня… Да вы не беспокойтесь, я отгуляю… Можно я прямо завтра денек?.. Привезу – и отдыхать… А остальные к отпуску присоединим… А пятьдесят рублей – к отпускным и премию… Все, падаю с ног! Да, насчет квартиры… Все, падаю с ног!.. Да, и вот там сантехника… Все, едва стою… Здесь ночная смена трубку рвет… Спите спокойно… (Кладет трубку.)
Звонок телефона. Берет трубку.
– Алло, Катя?.. Я сейчас в Эрмитаже, отсюда неудобно говорить… Тьфу!.. Ой, прости, совсем замотался, я только что пришел из цеха, я страшно устал, сейчас еще надо успеть на почтамт телеграмму дать… Ну и черт с тобой… (Бросает трубку.)
Звонок телефона. Берет трубку.
– Костя… да я… выезжаю… (Кладет трубку, засыпает.)
Товарищи! Ну кому-то же интересно, что человек уже месяц не пьет, не ест хлеба и сахара, делает зарядку, отжимается от пола на кулаках, висит на перекладине, издевается над собой. Кто-то будет об этом говорить? А сидение дома по вечерам. Кто-то будет это отмечать? А то, что ни одной знакомой, никаких интриг, прогулок и лунных ночей – об этом будет какая-нибудь статья?
Товарищи! Больше внимания друг другу.
Давайте переживать неприятности по мере их поступления.
Во дворе съемочная группа. Крики: «Михаил Михайлович! Ну Михаил Михайлович». Я спешу, выскакиваю во двор. Подходит соседка.
– Миша, у тебя есть свободная минутка?
– Для вас, Майя Матвеевна, всегда.
– Застегни брюки, пожалуйста.
– Дорогой Миша! Ваши произведения должны быть на солнце, а вы – для здоровья – в тени.
Каждый ледокол имеет право на льдину.
По тому, как он плевал, сморкался и икал за столом, было видно, что он старается держаться прилично.
Не надо за меня. Пей за себя. За свое здоровье. За свое хорошее настроение, за свое внимание и заботливость. За свои удачи. За свою работоспособность – для меня.
Я внезапно оделся красиво. Выпил. Вспомнил двух лучших людей на этой земле. Подумал о себе хорошо. От этого стало грустно. И стал ждать, с кем бы поговорить.
Наша команда
У нас своя команда. Она в шубе и сапогах, я в болонье и валенках… Дошли с моей родной до дорожки. Она первая на тысячу пятьсот метров, в искусственной шубе и сапогах. Я на три тысячи ушел от всех и весь в болонье. Смерч на дистанции.
Меня раззадорить, раздолбать, дать родной пейзаж, любимые трамвайные крики – уйду на шесть кругов, с чемоданами, в пальто, и еще дам двойной ритбергер и наш тройной Сидоров с уходом штопором вбок и завершающим криком на дистанции.
Она, с сумкой, полной продуктами, обошла Стин Кайзер и Улее Кее Днестру, накормила детей, постирала, подогрела и была такова в течение часа обеда, двигаясь по прямой вперед и назад и одновременно вращаясь по и против часовой стрелки.
Наш человек с этажеркой и бидонами мчался по лыжне, потом случайно попал на лед. На четыре круга впереди всех, в ботах, под аплодисменты занял очередь в ларек, дождался, пока займут за ним, летя домой за деньгами, вырвался из-за поворота, ухнул вниз, наказал четверых бобслеистов из ФРГ, успел к ларьку и обратно, с полным чайником, по сильно пересеченной местности, через кабель, канавы, горы песка и вброд между домами, с голландским сыром и докторской колбасой в боковом, с петрушкой в пистончике и двумя поллитрами, бьющими по ногам, с портфелем сзади и транзистором на шее. Ветром от него был сбит с ног чемпион Европы прославленный Эрхард Келлер – двадцать восемь лет.
Нас за минуту собирается тысяча в определенной точке, в определенное время, к открытию… Пожилые люди преодолевают многие километры при плохой погоде, при сильном встречном ветре, с четырьмя сотнями пустых бутылок в трех огромных наволочках, прогнувшись назад, уверенно обходя представителей восемнадцати стран, в том числе скандинавов, признанных фаворитов, и, не разрушив ни одно горлышко, двойным ритбергером и тройным Сидоровым, с прощальным штопором вбок и затухающим криком на дистанции мечут посуду в амбразуру пункта ПППП (приемный пункт пустой посуды), не оставляя никаких надежд соперникам.
Трое наших в понедельник, опоздав на круг, обогнали и сдули пену на девятнадцатилетнего студента из Ванкувера, поставили кружки и уже пылят вдали, теряя очертания и давая план… Приходим к финишу, так и не отдав всего, на что способны, но взяв все, что можно было на дистанции пути, обнаруживая вечную форму, многолетнюю спортивную злость, великолепную агрессивность и уважение к инвентарю.
Высоко прыгаем, потому что хороший толчок получаем. Быстро бегаем, потому что не на результат, а за результатом. Берем максимальный вес, чтоб не прогадать, и на максимальное расстояние с максимальной скоростью в преддверии автобуса, который тут должен быть, но его нету.
Так и несемся – кадр за кадром, кудря за кудрей, пакет с пакетом. Ухо в ухо, глаз в глаз! Ишь ты! Ну ты! Что ты! Куда там…
Ранняя пташка
А я с утра уже…
Ох, люблю я с утра!..
Эрли Бёрд, ранняя пташка, – это я.
Как идет!
Сначала колом, потом соколом, потом мелкими пташками.
С утра ее возьмешь, всю ломоту снимает.
Итальянский коньяк привез наш советский товарищ, «Шпок» называется.
Это да!