Собрание сочинений (Том 1)
Шрифт:
Только зря думал, что беда невелика.
Теперь каждый день приходилось читать в энциклопедии про лошадей. И не просто читать - готовиться. Почище, чем к урокам.
Каждый день - на переменке или перед уроками - меня теперь окружали люди, всерьез интересующиеся лошадьми. И я должен был им рассказывать, да не просто как-нибудь, а каждый день подавай что-нибудь новенькое, будто я знатный наездник, в самом деле. Или конюх.
Кашу заварил все тот же Вовка. Я ему сказал, что самые первые предки лошадей были ростом с кошку. Он выпучил глаза, завыл, надо мной издеваясь, изобразил, что падает в обморок, а на уроке - бух!
– поднимает руку и спрашивает, верно ли, что когда-то были такие крохотулечные лошадки. А учительница его как обухом по голове:
– Правда. И теперь такие есть, чуть побольше - с собаку.
– Еще улыбнулась: - Можно в сумке носить.
Ну и пошло. Вовка весь урок проерзал, на меня радостно косился, а едва звонок прогремел, начал громко приставать: расскажи да расскажи еще что-нибудь про лошадей. Вот я и старался. Да к тому же мне в голову пришло про лошадей рассказывать в форме вопросов - это ребятам очень почему-то нравилось.
– Знаешь, - спрашивал я, - сколько раз надо ее кормить?
– Речь, понятно, шла о лошади. И Вовка мотал головой.
– Два раза!
– чеканил я.
– А знаешь, когда?
Вовка или кто-нибудь другой с яростной готовностью мотал головой.
– Утром и вечером.
И теперь уж никто не сомневался в моих словах, не пререкался и не спорил. От частого употребления слово "знаешь" превратилось в "знашь".
– Знаешь, сколько раз поить?
Голова или даже сразу несколько голов мотались передо мной и мне это, скажу честно, нравилось.
– Три!
– говорил я.
– Знашь, какие типы лошадей в армии?
– Выдержав паузу и приняв мотание голов как дань своему авторитету, я перечислял, прикрывая глаза: Верховой, артиллерийский, вьючный, обозный... Знашь основной показатель лошади?
Слова я употреблял серьезные, тоже из энциклопедии, но это никому не казалось неестественным, наоборот, я только ярче освещался лучами славы, будь она неладна.
– Аллюр.
– Аллюр три креста!
– с восторгом прошептал Вовка слышанное в каком-то фильме.
Я тоже помнил это выражение, но взглядывал на друга с укоризной экий ты несерьезный человек, мол!
– и пояснял:
– Есть быстроаллюрные и медленноаллюрные.
– Я входил в штопор приступал к высшему пилотажу: - Знашь, какие быстроаллюрные?
Класс - уже весь класс слушал меня - мотал головами.
– Верховые и рысистые... Знашь, какие медленноаллюрные? Тяжеловозы.
Я входил в пике и блистательно выводил из него свой самолет. Я щеголял редкими знаниями, и мало кто понимал, отчего я порой тяжело вздыхаю. А я жалел учительницу Анну Николаевну. Выходило, я, как она, готовился к своим жеребячьим урокам и уже был на последнем дыхании: мои энциклопедические знания кончались вместе с короткой статьей в пухлом томе. А учительница - как она? Говорит всегда интересно, все помнит и знает. Может, ночами не спит, готовится?
Кроме этого, я думал о Мироне. Ссориться с ним, выходило, нельзя. Кончится энциклопедия, что говорить стану? Придется ведь к нему идти!
Ясное дело, о него и обжечься можно, что там я - вот Поля с Захаровной от него маются, близкие его, опять же он хозяин Машки, и если лошадь меня интересует, то я тоже что-то сделать должен, чтобы у него доверие заработать.
Но вот как?
Он приглашал меня - ласковый стал. "Заходи да заходи". Я заходил в конюшню пару раз, но неуверенно, с неловким чувством, вроде как прихожу на правах гостя. А мне хотелось прав других - хозяйских.
Однажды меня осенило. Шел из школы прямо по дороге - тротуаров в войну не чистили, - и озарило!
Лошадей было в городе много, я уже говорил - главный транспорт, а транспорту требуется заправка, то есть сено, и вот это сено без конца возили по улицам - обозами или на одиночных подводах. А когда сено везут, оно, как ни старайся, потихоньку падает - клочками, побольше и поменьше. И я решил собрать для Машки сенца с дорог.
Бросил дома портфель и допоздна бродил по улицам - накопил маленький пучок. Сразу Машке не понес, сложил возле конюшни, решил: тут будет мой стог.
Когда бродил по улицам, улыбался своему сравнению: вот Машка возит дополнительное питание маленьким малышам, а теперь я ей соберу дополнительное питание. Я думал еще о том, что, когда соберу внушительную копну, Мирон непременно меня зауважает. Именно такой поступок он может и должен по достоинству оценить.
Не раз и не два видел я, как старухи, женщины и даже девчонки подбирали это дорожное, ничейное сенцо, всегда еще думал: кому оно? Спросить их самих - не хватало любопытства, а теперь вот и мне потребовалось сено.
Собирать клочья надо было с толком, в какую-нибудь сумку, а я приспособил собственный портфель. Гнал домой, выкладывал учебники и тетрадки и шел по городу, бдительно осматривая дорогу.
Удивительное дело! Как только начинаешь заниматься всерьез чем-нибудь даже очень простым, выясняется много такого, чего ты вовсе и не предполагал. Например, уже дня через три я понял, что город делится на участки - да, да! По улицам, которые ближе к реке, бродила бровастая девчонка в пуховой шапке, которая кончалась длинными, до пояса, ушами с розовыми колбочками. Щеки у девчонки горели цветом пуховых помпошек, а черные глаза под черными бровями при моем появлении настораживались. В левой руке она держала небольшой полотняный мешок, а в правой веник. Веником черноглазая подметала дорогу, сгребала в кучку все травинки и бережно укладывала в мешок.
Сперва, заметив девчонку, я повернул просто так, не желая ей мешать, а на третий раз понял: да это же ее участок!
На улицах, дальних от реки, хозяйничала старуха в фетровом малиновом капоре, из-под которого виднелся белый платок. Старуха, видать, была побогаче, ходила без веника, наклонялась только за клочьями, и та девчонка с берега могла бы тут немало намести.
Так что у реки была девчонка, возле поля - старуха, на горах, которые окружали наш овраг, еще две старухи, и я, оказалось, действовал в окружении. Хорошего тут мало, и я решил перейти в наступление, прорвать кольцо. Нелегко прорывать окружение, когда вокруг враги. А когда не враги? Не друзья, но ведь и не враги...