Собрание сочинений (Том 1)
Шрифт:
Я подбежал к мальчишке, потряс его за воротник - на большее не решился - и, бросив портфель, кинулся в столовую.
Народу в прихожей было поменьше, но все-таки много, и я закричал, перебивая шум, обращаясь к единственной, кого знал по имени, обращаясь без веры, что она поможет, очень уж черные и злые были у нее глаза, но я все равно кричал, потому что надо было как-то спасать желтолицего.
– Тетя Груша!
– орал я благим матом, от страха не слыша самого себя.
– Там парень упал! Шакал! Помира-а-ает!
– Такой желтолицый?
– крикнула тетя Груша.
– Они там дрались, - заорал я в ответ, - и он потом упал.
Но тетя Груша несла какую-то чепуху.
– Чайку надо, - говорила она, выскакивая из своего скворечника. Сладкого чайку!
– Потом кинулась в зал, к амбразуре, закричала: - Девочки, дайте чайку послаще! Да побыстрей!
– Опять?
– спросила крашеная тетка.
– Опять!
– ответила Груша.
Мелко семеня, она мчалась по столовке, и все перед ней расступались, точнее, перед железной кружкой, над который дымился парок и которую несла в вытянутой руке тетя Груша.
Я выскочил на улицу первым. Желтолицый сидел все в той же неудобной позе, откинувшись назад.
– На-ка, мальчик, подержи, - сказала тетя Груша, протягивая мне кружку с чаем. Сама она схватила снег и принялась растирать им виски желтолицего пацана.
– Ох ты господи!
– повторяла тетя Груша.
– Ох ты господи! Что же это деется-то, а?
Я увидел ее при дневном свете и поразился: как же может ошибаться человек! Она вовсе не походила на ту женщину, которая, будто кукушка, появлялась в своем окошке. Лицо ее было вовсе не злое, а усталое, может, тронутое какой-то болезнью, и синие круги под глазами опустились до середины щек. И сами глаза были совершенно другие. Не угольные, не пугающие, а как бы бархатные и печальные.
– Это что же, господи!
– повторяла она, умело растирая виски желтолицему.
– Что же голод-то с нами делает?
Желтолицый вздохнул, открыл глаза, увидел меня и произнес через силу:
– А! Это ты!
– Ну-ка попей чайку!
– воскликнула тетя Груша. Она помогла желтолицему встать.
Он держался одной рукой за забор, другой взял кружку и начал прихлебывать горячий чай. Ноги его дрожали. Было видно, как трясутся коленки.
"Как же он победил?
– поразился я.
– Ведь только что он чуть не задушил Носа у меня на глазах, а теперь еле держится на ногах! Неужели так бывает?"
Он допил чай, сквозь желтизну на щеках проступили рваные красные пятна.
– Спасибо!
– вздохнул он и сел прямо в снег.
– А теперь признавайся, - проговорила тетя Груша, - сколько дней не ел?
Он усмехнулся:
– Вот он меня вчера угостил.
– А сегодня, - спросила Груша, - тот хлеб?
– Его сеструхе.
– Ну, как следует? Сколько дней не ел как следует?
– Пять, - проговорил желтолицый.
* * *
– Что с тобой было?
– спросил я Вадьку. Теперь я знал имя желтолицего.
– У забора?
Он усмехнулся:
– "Что, что". Обморок! Да мне не привыкать. А, Марья?
Мы шли втроем - Вадька, его сеструха, которую он смешно и торжественно называл Марья, и я. Маша доедала кусок хлеба украденный, а Вадька - который принес я.
– Только зря все это, - сказал Вадька.
– Жрать сильнее захотелось.
– Ага!
– согласилась Марья.
– Если не есть, на третий день легче становится.
– Тебя это не касается, - оборвал ее Вадька, - тебе надо есть, ты еще растешь.
– Можно подумать, ты вырос!
– как взрослая, проворчала Марья.
Мы шли по улице, и я думал: мы бредем просто так, без всякой цели, может быть, в сторону дома, где живут Вадька и Марья, но пришли мы к главной почте. Вадька уверенно распахнул дверь, прошел в большое помещение, сел за стол.
– Доставай, - велел он Марье.
Девчонка открыла портфель, вынула тетрадку в косую линейку, вырвала листок.
– Пиши ты, - строго сказал Вадька сестренке, - мама любит твой почерк.
Машка, видно, перечила брату не всегда. Высунув язык, она взяла почтовую ручку, обмакнула перо в казенные чернила и старательно, большими буквами вывела первую строчку.
– "Дорогая мамочка!" - продиктовал Вадька.
– Уже написала, - сказала Марья.
– "У нас все хорошо, - задумчиво проговорил он.
– Вадик получил три пятерки. По математике, русскому языку и географии. У меня вообще одни пятерки. Вчера мы были в гостях у тети Фаи, она нас до отвала накормила холодцом".
– А как пишется "до отвала"?
– спросила Марья.
– На конце "а" или "у"?
– Да все равно, - сказал Вадька, - главное, холодец.
Я понял, что они врут. Про холодец и про гости врут абсолютно точно, это ясно, но ведь про пятерки, наверное, тоже.
– Зачем врешь?
– спросил я Вадьку.
– Затем, - ответил он зло, - что ей нельзя расстраиваться.
Он помолчал.
– Если бы мы написали правду, - качнул он головой.
– А, Марья?
Она подняла голову, усмехнулась горькой взрослой улыбкой. Спросила:
– Как я карточки потеряла? И деньги?
Вот так дела! Они живут без карточек и без денег, да мыслимое ли это дело в войну-то! Мама и бабушка приносили домой рассказы, как померла с голоду одна женщина, а вторая заболела так, что все равно померла, - и все из-за проклятых карточек, из-за того, что их потеряли или украли злобные бандиты.
Да что там! Разве мог я забыть, как ограбили нас, украли отцовский костюм из шифоньера, только пустые плечики постукивали одиноко друг о дружку, а вместе с костюмом прихватили и карточки. Как мы выжили месяц, один бог знает.