Собрание сочинений, том 22
Шрифт:
В Новом завете есть, однако, единственная книга, время составления которой можно установить с точностью до нескольких месяцев: она была написана, вероятно, между июнем 67 г. и январем или апрелем 68 года; эта книга, таким образом, относится к самым ранним временам христианства и отражает представления тогдашних христиан с самой наивной правдивостью и соответствующим идиоматическим языком; поэтому для установления, чем действительно было первоначальное христианство, она, по моему мнению, гораздо важнее всех остальных книг Нового завета, текст которых, в том виде как он дошел до нас, написан гораздо позднее. Эта книга — так называемое Откровение Иоанна; и так как эта книга, казалось бы самая туманная во всей библии, стала теперь благодаря немецкой критике самой понятной и ясной, то я хочу рассказать о ней моим читателям.
Стоит только бегло познакомиться с этой книгой, чтобы убедиться, как был экзальтирован не только ее автор, но и та «окружающая среда», в которой он действовал. Наше «Откровение» — явление не единственное в своем роде и в свое время. Начиная с 164 г. до нашего летосчисления, когда было написано первое подобное, дошедшее до нас произведение, так называемая Книга Даниила, и чуть не до 250 г. нашего летосчисления, приблизительной даты «Песни» Коммодиана [480] , Ренан насчитывает не менее пятнадцати сохранившихся классических «апокалипсисов», не считая позднейших подражаний. (Я ссылаюсь
480
Имеется в виду сочинение Коммодиана «Carmen apologeticum adversus Judaeos et gentes» («Апологетическая песнь против иудеев и язычников»).
481
Каббала (древнееврейское слово, означающее традицию, предание) — мистическое, связанное с магией, толкование старинных «священных» текстов посредством приписывания отдельным словам и числам особого символического значения; было распространено среди последователей иудаизма, откуда перешло в христианство и ислам.
482
Гностики — последователи гностицизма, религиозно-философского учения, возникшего в I–II вв. н. э. на почве объединения некоторых элементов христианства, иудаизма, языческих религий и идеалистической греко-римской философии. В основе гностицизма лежало мистическое учение о «гносисе» (древнегреческое слово, означающее «знание») — познании путем откровения божественного первоначала мира. Для гностиков были характерны подчеркивание греховности материи, проповедь аскетизма, отрицание святости Ветхого завета и двойственной, «богочеловеческой» природы мифического основателя христианства Иисуса Христа. Ортодоксальные христианские круги, объявившие гностицизм ересью, вели против гностиков ожесточенную борьбу и уничтожили почти все их сочинения.
483
Тацит. «Анналы», кн. 12, гл. 52 и «Истории», кн. 2, гл. 62.
К этому надо добавить еще следующее. Все апокалипсисы считают себя вправе обманывать своих читателей. Они — как, например, Книга Даниила, Книга Еноха, апокалипсисы Ездры, Баруха, Иуды и др., Сивиллины книги [484] — не только, как правило, написаны совсем другими людьми, жившими большей частью гораздо позднее их мнимых авторов, но вдобавок пророчествуют в своей основной части главным образом о таких событиях, которые давно уже произошли и прекрасно известны действительному автору. Так, автор Книги Даниила в 164 г., незадолго до смерти Антиоха Епифана, вкладывает в уста Даниила, якобы жившего во времена Навуходоносора, предсказание о возвышении и гибели персидской и македонской мировой державы и о начале мирового господства римлян, чтобы этим доказательством своей пророческой силы сделать читателя восприимчивым к заключительному пророчеству о том, что народ Израиля преодолеет все страдания и в конце концов победит. Итак, если бы Откровение Иоанна действительно было сочинением его предполагаемого автора, то оно являлось бы. единственным исключением во всей апокалипсической литературе.
484
Сивиллины книги — собрание прорицаний, приписывавшихся одной из странствующих «прорицательниц» древности (Сивилле Кумской); играли большую роль в религиозной жизни Древнего Рима.
Иоанн, за которого выдает себя автор, был во всяком случае весьма уважаемым лицом среди малоазиатских христиан. Об этом свидетельствует тон обращений к семи общинам. Возможно, следовательно, что это — апостол Иоанн, историческое существование которого, правда, не вполне достоверно, но все же весьма вероятно. И если автором был действительно этот апостол, то это лишь подкрепило бы нашу точку зрения. Это было бы наилучшим подтверждением того, что христианство этой книги — действительно подлинное первоначальное христианство. Однако следует попутно отметить, что Откровение определенно не принадлежит тому же автору, которым составлено евангелие или три послания, также приписываемый Иоанну.
Откровение состоит из ряда видений. В первом видении появляется Христос, облаченный в одежду первосвященника; он проходит посреди семи светильников, представляющих семь азиатских общин, и диктует «Иоанну» обращения к семи «ангелам» этих общин. Здесь уже в самом начале резко проявляется различие между этим христианством и мировой религией императора Константина, формулированной Никейским собором [485] . Святая троица не только неизвестна, она здесь невозможна. Вместо позднейшего одного святого духа мы имеем здесь «семь духов божиих», сконструированных раввинами на основании Книги Исайи, гл. XI, 2. Христос — сын божий, первый и последний, альфа и омега, но отнюдь не сам бог или равный богу; напротив, он — «начало творения божьего», следовательно, существующая испокон веков, но подчиненная эманация бога, как и упомянутые семь духов. В гл. XV, 3, мученики поют на небе «песнь Моисея, раба божия, и песнь агнца» для прославления бога. Таким образом, здесь Христос выступает не только как подчиненный богу, но даже как поставленный в известном отношении на одну ступень с Моисеем. Христос распят в Иерусалиме (XI, 8), но воскрес (I, 5, 18); он — «агнец», принесенный в жертву за грехи мира, и его кровью искуплены перед богом верующие всех народов и языков. Здесь мы находим ту основополагающую идею, благодаря которой первоначальное христианство смогло развиться в дальнейшем в мировую
485
Никейский собор — первый так называемый вселенский собор епископов христианской церкви Римской империи, созванный в 325 г. императором Константином I в г. Никее в Малой Азии. На Никейском соборе был принят обязательный для всех христиан символ веры (основные положения вероучения ортодоксальной христианской церкви), непризнание которого каралось как государственное преступление. В решениях собора нашли отражение тесный союз церкви и государства и превращение христианства в государственную религию Римской империи.
Но самое характерное в этих обращениях, как и во всей книге, то, что автору никогда и нигде не приходит в голову называть себя или своих единоверцев иначе, как — иудеями. Сектантам в Смирне и Филадельфии, на которых он обрушивается, он бросает такой укор:
«Они говорят о себе, что они иудеи, а они не таковы, но сборище сатанинское».
О пергамских сектантах сказано, что они придерживаются учения Валаама, который научил Валака вводить в соблазн сынов Израиля, чтобы они ели животных, приносимых в жертву идолам, и предавались блуду. Итак, мы имеем здесь дело не с сознательными христианами, а с людьми, выдающими себя за иудеев; правда, их иудейство является новой ступенью развития по отношению к прежнему иудейству, но именно поэтому оно — единственно истинное. Поэтому при явлении святых перед престолом господним сначала идут 144000 евреев по 12000 от каждого колена, и только потом следует бесчисленная масса язычников, обращенных в это обновленное иудейство. Вот как мало сознавал наш автор в 69 г. христианского летосчисления, что он — представитель совершенно новой фазы развития религии, фазы, которой предстояло стать одним из революционнейших элементов в духовной истории человечества.
Итак, мы видим, что христианство того времени, еще не осознавшее само себя, как небо от земли отличалось от позднейшей, зафиксированной в догматах мировой религии Никейского собора; оно до неузнаваемости не похоже на последнее. В нем нет ни догматики, ни этики позднейшего христианства; но зато есть ощущение того, что ведется борьба против всего мира и что эта борьба увенчается победой; есть радость борьбы и уверенность в победе, полностью утраченные современными христианами и существующие в наше время лишь на другом общественном полюсе — у социалистов.
В самом деле, борьба с всесильным вначале миром и одновременно борьба новаторов между собой — одинаково присущи как первым христианам, так и социалистам. Оба великих движения созданы не вождями и пророками, — хотя у обоих имеется достаточно пророков; оба они — массовые движения. А массовые движения на первых порах по необходимости сумбурны; сумбурны в силу того, что всякое мышление масс вначале противоречиво, неясно, бессвязно; сумбурны они, однако, и в силу той роли, какую на первых порах еще играют в них пророки. Эта сумбурность проявляется в образовании многочисленных сект, борющихся друг с другом по меньшей мере с таким же ожесточением, как и с общим внешним врагом. Так было во времена первоначального христианства, так было в ранний период социалистического движения, как это ни удручало тех благомыслящих обывателей, которые проповедовали единство там, где никакого единства не могло быть.
Разве сплоченность рядов Интернационала достигалась посредством какой-либо единой догмы? Напротив. Там были коммунисты в духе французской традиции периода до 1848 г., да и те опять-таки различных оттенков; коммунисты школы Вейтлинга и коммунисты другого рода, из возрожденного Союза коммунистов; прудонисты, преобладавшие во Франции и Бельгии; бланкисты; германская рабочая партия; наконец, анархисты-бакунисты, взявшие на короткое время верх в Испании и Италии, — и это были только главные группировки. Со времени основания Интернационала потребовалась целая четверть столетия для того, чтобы окончательно и повсеместно произошло размежевание с анархистами и могло установиться единство хотя бы в отношении самых общих экономических точек зрения. И это при наших средствах сообщения, при железных дорогах, телеграфе, гигантских промышленных городах, периодической печати и организованных народных собраниях.
Первые христиане были также расколоты на бесчисленные секты, что как раз и служило средством вызывать споры и таким образом достигать впоследствии единства. Уже в этом нашем, несомненно, самом древнем документе христианства мы находим этот раскол на секты, и наш автор ополчается против них с такой же непримиримостью и ожесточенностью, как против всего греховного внешнего мира. Тут прежде всего николаиты — в Эфесе и Пергаме; далее, те, которые говорят, что они иудеи, а они не таковы, но сборище сатанинское — в Смирне и Филадельфии; приверженцы учения лжепророка, именуемого Валаамом, — в Пергаме; те, которые говорят, что они апостолы, но не являются ими, — в Эфесе; наконец, приверженцы лжепророчицы, названной Иезавелью, — в Тиатире. Подробнее об этих сектах мы ничего не знаем, только о последователях Валаама и Иезавели говорится, что они ели то, что приносилось в жертву идолам, и предавались блуду. Все эти пять сект пытались изобразить как христиан — последователей Павла, а все эти обращения — как обращения, направленные против Павла, лжеапостола, мнимого Валаама и «Николая». Соответствующие весьма малоубедительные аргументы Собраны у Ренана, «Св. Павел», Париж, 1869, стр. 303–305, 367–370 [486] . Все они сводятся к попытке объяснить эти обращения, исходя из Деяний апостолов и из так называемых посланий Павла, то есть сочинений, которые, во всяком случае в их теперешнем виде, написаны по меньшей мере на 60 лет позднее Откровения; в силу этого содержащиеся в них фактические данные не только крайне сомнительны, но к тому же они полностью противоречат друг другу. Однако решающим является то соображение, что нашему автору не могло прийти в голову давать одной и той же секте пять различных названий, притом два — для одного Эфеса (лжеапостолы и николаиты), для Пергама — тоже два (валаамиты и николаиты), и в каждом случае к тому же вполне отчетливо как двум различным сектам. Не следует, впрочем, отрицать вероятность того, что в состав этих сект входили и такие элементы, которых в настоящее время назвали бы как паулинистские.
486
Е. Renan. «Saint Paul». Paris, 1869. Книга составляет третий том работы Ренана о происхождении христианства (см. примечание 471).