Собрание сочинений (Том 2)
Шрифт:
— Все! — сказал он. — Обошли меня, женили потихоньку — ну и все. Вот я, вот он. В чем дело? Взрослый, на все имеет право, ну и пусть живет как хочет, мне что. Обязанностей, значит, никаких, а права давай. Интересно. Инте-ресно! — повторил он тоном выше. Дорофея ждала скандала, но тут пришла Лариса. Она взглянула на свекра большими испуганными глазами, протянула детскую худенькую руку — Леонид Никитич стих, вздохнул, и скандала не было.
Лариса училась в медицинском институте. Родные у нее были далеко, на Алтае. Жила Лариса в
Она была тихая: если кто-нибудь спит, она ходит на цыпочках; никогда не стукнет дверью, не крикнет. Голос у нее был нежный, смех коротенький, нервный, звонкий. По желанию мужа она стала носить высокие каблуки и причесываться по моде, и смотрела на него обожающим, преданным взглядом, и он был ласков с нею… Дорофея не поверила, когда Юлька сказала:
— Мама, Генька обижает Ларису.
Дорофея спросила у Ларисы. Та смутилась, стала отнекиваться. Юлька преувеличивает. Поссорились как-то, это несерьезно. А плакала она потому, что неважно сдала зачет.
Геннадий был откровеннее.
— Да, знаешь, произошла ошибка, — сказал он. — Как говорится, ошибка молодости.
— Ты с ума сошел! — сказала Дорофея. — Не смей, выбрось из головы!
— И люби по гроб жизни?
— Кроме любви есть долг, — сказала она.
— Удивительно: я весь в долгах, — сказал он нетерпеливо. — Туда должен, сюда должен… За всю жизнь не выплатить. Она, если хочешь знать, от долга отказывается, ей нужно, чтобы я по любви возле нее сидел. Вообще, лучше давай мы сами разберемся. Тут третий лишний… Подняли базар.
Он становился с Ларисой все холоднее, грубил ей при людях, иногда не возвращался на ночь, ночевал неизвестно где, и она выходила по утрам с заплаканным, опухшим лицом…
Были сумерки. Дорофея вышла за чем-то на кухню, хотела зажечь свет и увидела Ларису. Та сидела перед печкой на низенькой скамейке, облокотившись на колени и обеими руками подпирая голову. Дорофея подошла, погладила ее по спине.
— Должно быть, мы разойдемся, — сказала Лариса. — Мне… трудно так жить. — У нее и губы двигались с трудом. — Я никогда не думала, что будет так… трудно.
Она зарыдала. Дорофея наклонилась к ней, обняла… Подняв голову, Лариса сказала:
— Дорофея Николавна, у меня будет ребенок.
— Ларочка, — сказала Дорофея, — милая ты моя, так это же счастье, все тогда переменится, вот увидишь!
— Ах, ничего не переменится! — сказала Лариса.
Дорофея прижала губы к ее виску: Геня будет любить ребенка. Ты молоденькая, не знаешь, что такое первый ребенок… А для тебя это, Ларочка, — новый мир, вот ты увидишь. Еще как люди ссорятся, а живут вместе по тридцать лет. Думаешь, мы не ссорились с Леонидом Никитичем?.. Кое-как успокоила.
…Пришла с работы поздно; и предстояло еще писать тезисы к докладу… В доме было тихо. Леонид Никитич и Юлька сидели в столовой, и по их лицам, расстроенным и торжественным одновременно, Дорофея тотчас поняла, что что-то произошло.
— Гени нет? — спросила она, встревожась.
— Нет, — ответила Юлька. — И Лариса ушла с утра, и нет до сих пор… Садись, я буду тебя кормить.
— Я не хочу, — сказала Дорофея. — Что случилось?
— Они расходятся, — сказала Юлька. — Лариса переезжает обратно в общежитие. Мама, мы тут с папой обсудили, и мы считаем… Скажи ты, папа, если хочешь, только спокойно, пожалуйста.
Леонид Никитич сказал:
— Такое предложение, Дуся… Чтобы Генька жил отдельно. Это будет лучше во всех отношениях.
— Чем же это лучше? — спросила Дорофея. — Выгнать сына из дома?
— Ни к чему так ставить вопрос, — сказал он. — Выгнать из дома страшные слова, чересчур сильно сказано, а я подхожу просто: наймет покамест комнату, а потом, может быть, жилотдел даст ему что-нибудь — мы отдохнем, он поучится жить без подпорок… Польза всем.
Он старался говорить спокойно — жалел ее.
— Семьи не стало, Дуся. Другой раз противно домой возвращаться… Один человек, понимаешь, может испортить жизнь стольким людям!
— Эгоизм! — сказала она. — Характер сложный, становление проходит трудно, а ты, отец…
И тут взвилась Юлька.
— Он паразит! — закричала она. — Мама, ну как ты не хочешь понять! Даже Лариса видит… Он паразит, и всегда будет паразит, если его дальше носить на ручках…
Странно звучало в Юлькиных устах это бранное слово — «паразит», такое ходкое в революцию и сейчас вышедшее из употребления. Несомненно, Юлька прочла его в книгах и что-то соображала, прежде чем применить к брату…
— И вот именно выгнать, да, выгнать, не бойся, папа, что страшное слово! Пусть живет сам! Пусть из-за хлеба работает, если ничего не понимает! Вы не научили понимать — пусть другие научат, без нежностей!.. Ты же умная, ты справедливая — как же ты можешь, чтобы Лариса вернулась в общежитие как оплеванная? За что она оплевана? Геньку нельзя выгнать, а ее, значит, можно? Можно, да?
Она спрашивала как прокурор. Она только сначала крикнула, а по мере того как говорила, все успокаивалась, голос становился яснее и суровее:
— Как ты допустила, чтобы он женился, как он смел жениться, когда он такой!..
— Кто же ее гонит, — сказала Дорофея. — Разойдутся по разным комнатам — и все.
Уже совсем спокойно Юлька качнула головой:
— Нет, это получится то же самое. Мы с папой решили правильно.
— Вы с папой решили, — сказала Дорофея, — но и мой голос что-то значит, правда? Вы с папой все-таки со мной посчитаетесь?
— Знаешь!.. — гневно начал Леонид Никитич.
— Прости, папа, — сказала Юлька. — Я должна сказать одну вещь. Если Генька не уйдет, я уйду. Принципиально.