Собрание сочинений (Том 4)
Шрифт:
Мне кажется, именно тут, в этой смычке образования и труда, завязывается нынче важный педагогический и человеческий плод, обратить внимание на который стоило бы нашему учительству. Когда к ученику относятся формально, а значит, безучастно, оценка всех его порывов идет по простой шкале, где всего два полюса - плюс и минус. Выучил - не выучил, сдал - не сдал, активный - пассивный, и дело с концом. Я не призываю, чтобы учитель стал этаким иезуитом, который знает каждое душевное движение и глаз не спускает со своих учеников. Но и равнодушие, которое синонимично безучастности, не может быть нормой отношений.
Участливость я бы сравнил с прекрасным плодоносящим деревом.
Еще одно, чрезвычайно важное. Участливость - свойство не одностороннее, оно обладает равновеликой силой. Участлив взрослый к подростку, он тотчас, без промедления, оказывается участливым по отношению к нему, взрослому. А если юный человек становится участливым ко всем окружающим - ко всем взрослым, ко всем ровесникам, ко всем младшим, можно считать, что достигнута важная нравственная цель: юный человек научен жить по совести.
Я начал разговор об участливости с совершенно конкретного - детского дома. Чужая беда должна вызывать озабоченность и сразу за ней следующую участливость. Это и есть практика нравственного воспитания.
Но мир наш полон всевозможнейших ситуаций, в которых может и должна воспитываться человеческая совесть. Пожилой человек тащит тяжелую вещь разве это редкая ситуация? Но сколь часто молодые, проходящие мимо, кинутся ему на помощь? Увы, статистики этих соотношений нет, процентами не измеришь доброту и отзывчивость. Есть утверждения, что процент этот падает - суждения идут на глазок, примерно, под руководством чувств, когда один дурной пример способен заслонить десяток хороших хотя бы потому, повторяю, что хорошие поступки не крикливы.
Однако твердо надо знать: участливость - это действенное проявление совестливости, это мостик между старшими и младшими, инициативная доброта, получающая немедленный отклик.
Бабушка, знающая о заботах внучки, и внучка, любовь которой заключена не только в потреблении бабушкиной теплоты, но и в добрых поступках по отношению к старому человеку; отец, стремящийся познать непокорность собственного сына не столько ремнем, сколько умом, и сын, интересы которого простираются несколько дальше отцовской зарплаты; учитель, помощь которого выходит за пределы школьного дневника, и школьник, для которого честь класса не абстрактное понятие общего собрания, а боль сердца и забота души, - вот что такое, собственно, участливость как категория общественная, социалистическая, советская.
Всем есть дело до всех - до близких и совсем незнакомых.
Как это прекрасно!
И как участливо!
Н Е Ж Е Л А Н Н Ы Е,
И Л И
М А Т Ь Ч У Ж И Х Д Е Т Е Й
Добро и зло для ребенка - это
то, чем была молния или улыбка солнца
для первобытного человека
таинственной карающей десницей или
благословением.
Я н у ш К о р ч а к
Подступая с бьющимся сердцем к тяжкой этой теме, я долго и мучительно думал о том, какой выбрать к ней камертон, какую интонацию из многих возможных - и даже нужных!
– должно признать единственно точной... Не знаю, достигнута ли искомая цель, но вот к чему снова и снова возвращается моя тихая печаль, о чем спрашивает моя героиня и на что я не могу дать ей ответа, - впрочем, она и не ждет от меня ничего; она спрашивает себя, и я тоже себя спрашиваю, бесконечно возвращаясь к этой простой мысли: отчего даже хорошие, достойные люди так не любят знать про чужую беду, так сторонятся ее, так не хотят думать о ее истоках?
А может, в этом - праведная закономерность, и нравственное здоровье наделено рациональным эгоизмом, по законам которого надо держаться подальше от всяких бед, памятуя лишь о положительных началах столь быстротекущей жизни?
Или есть суеверие, по которому надо сторониться больного и неприятного?
Но почему же тогда она, моя героиня, ведет себя по-другому?
В силу должности своей, избранной профессии?
Нет.
Я все время задавался вопросами: у нее - что, душа шире? Конечно, шире, чем у тех матерей, с какими ей дело иметь приходится, но сравнение это не правомочно, души у этих женщин с изъяном; если же вести отсчет от чувств естественных, то душа у моей героини, как говорят врачи, в пределах нормы, если, конечно, можно так говорить о душе. Может, сил у нее больше? Да нет. Мораль какая-то иная, другой, высшей чувствительности? Нет. Мораль здравого смысла - это самое безошибочное, если говорить о правилах поведения в необычных обстоятельствах, и свод внутренних истин моей героини выглядит именно так.
Видимо, она просто праведно живет, согласуя поступки с сердцем и здравым смыслом, - это ведь тоже много, когда речь идет о мудром исполнении долга.
Нет, и это не то, хотя, согласен, немалое дело - жить и работать в предложенных обстоятельствах именно так.
Есть в ее поступках нечто особенное, выделяющее, где сердце, здравый смысл, высокая чувствительность души - лишь основа, на которой строится все отношение к жизни.
Осознанность. Вот, пожалуй, это слово ближе всех остальных приближается к правде.
Осознанность своего места, своей роли в ни на минуту не утихающем спектакле болей и радостей.
Она не актриса в этом спектакле, а действующее лицо. И режиссер своих поступков - она сама.
* * *
Еще одна подробность - в преддверии рассказа.
Я шел в этот дом, и по дороге мне попадалось множество детей. Боковым, неосознанным зрением я отметил этот факт, удивляясь обилию ребят - и постарше, и совсем маленьких, и вовсе, видно, грудных, в разноцветных колясках, везомых бабушками и молодыми матерями, и ничего не привлекло меня в обычности этой уличной идиллии, ничего, кроме множества.
Но множество - категория количественная и не всегда способно вызвать самостоятельную мысль...
Когда я возвращался, детей на улицах стало гораздо меньше, может, оттого, что вечерело, - но я жадно вглядывался в каждое детское лицо независимо от желания вглядывался с пристрастием и ревностью, и находил, да, находил такое простое подтверждение ее слов:
"Ребенку нужно, чтобы руки матери пеленали, ласкали, одевали, кормили - только его одного".
Дети, идущие, едущие в колясках, казались безмятежными и тем, выходило, были как бы на одно лицо.
Они были просто беспечальны.
Легко сказать: просто.
Беспечальность идет от естественности жизни, и она проста, коли жизнь счастливо проста и счастливо обыкновенна.
Сделать беспечальной печальную жизнь - вот что непросто.
* * *
В сущности, внешне здесь нет ничего особенного, выделяющего.
Обыкновенный детсад.
И лишь для меня - необыкновенное стечение обстоятельств: в этот сад, точнее - в сад, который был когда-то именно в этом здании, - подумать только!
– ходил я лет этак сорок с лишним назад.