Собрание сочинений, том 6. Мароны. Всадник без головы.
Шрифт:
Они опять вскочили на лошадей. Неохотно подобрала Луиза поводья, как-то медлительно вдела ноги в стремена; казалось, ей хотелось побыть еще немного в ловушке для мустангов.
* * * *
Когда они снова выехали в прерию, Морис направился со своей спутницей к месту пикника самой короткой дорогой.
Их обратный путь лежал через живописное место, известное в Техасе как «сорняковая прерия». Так назвали ее пионеры-поселенцы, словарь которых не отличался особой изысканностью.
Уроженка Луизианы увидела вокруг себя огромный сад, где цвело множество
Эта живописная местность оказывала облагораживающее влияние на многих даже самых прозаических людей. Я видел, как неграмотный зверолов, обычно не замечавший никакой красоты, останавливался посреди сорняковой прерии и, окруженный цветами, которые касались его груди, долго любовался на чудесные венчики, колышущиеся на бесконечном пространстве; и сердце его становилось более отзывчивым...
– Как здесь хорошо! – воскликнула в восторге креолка, невольным движением останавливая лошадь.
– Вам нравится здесь, мисс Пойндекстер?
– Нравится? Это не то слово, сэр. Я вижу перед собой все, что только есть самого чудесного и прекрасного в природе: зеленую траву, деревья, цветы,– все, что мы выращиваем с таким трудом и все-таки никогда не достигаем равного. Здесь ничего не добавишь – этот сад безупречен!
– Здесь не хватает домов.
– Но они испортили бы пейзаж. Мне нравится, когда не видно домов и черепичных крыш, и трубы не торчат среди живописных силуэтов деревьев. Под их сенью мне хотелось бы жить, под их сенью мне хотелось бы...
Слово «любить», витавшее в ее мыслях, готово было сорваться с ее губ.
Но она вовремя удержалась и заменила его словом совсем другого значения – «умереть».
Со стороны молодого ирландца было жестоко не признаться девушке в том, что и он чувствовал то же. Этим и объяснялось его пребывание в прерии. Если бы не подобное же увлечение, доходившее почти до страсти, вероятно, он никогда не стал бы «Морисом-мустангером».
Романтическое чувство не может уживаться с притворством. Оно скоро исчезает, если не находит себе опору в самой жизни. Мустангеру было бы неприятно признаться даже самому себе, что он охотится за дикими лошадьми только для времяпрепровождения – для того, чтобы иметь предлог не покидать прерию. Сначала, быть может, он и согласился бы на такое признание, но за последнее время он проникся гордостью профессионального охотника.
Его ответ прозвучал прозаично и холодно:
– Боюсь, мисс, что вам скоро надоела бы такая суровая жизнь – без крова, без общества, без...
– А вам, сэр? Почему она не надоедает вам? Ваш друг мистер Стумп говорил мне, что вы ведете такой образ жизни уже несколько лет. Это правда?
– Совершенно верно – другая жизнь меня не привлекает.
– О, как бы я хотела сказать то же самое! Как я вам завидую! Я уверена, что была бы бесконечно счастлива среди этой чудной природы.
– Одна? Без друзей? Даже без крова над головой?
– Я этого не говорила... Но вы не сказали мне, как вы живете. Есть ли у
– Он не заслуживает такого громкого названия,– смеясь, ответил мустангер.– Лачуга, пожалуй, более подходящее слово для того, чтобы составить представление о моем хакале – одном из самых скромных жилищ в нашем крае.
– Где же оно находится? Недалеко от тех мест, где мы сегодня были?
– Не очень далеко отсюда – не больше мили. Видите вершины деревьев на западе? Они укрывают мою хижину от солнца и защищают ее от бурь.
– Да? Как бы мне хотелось взглянуть на нее! Простая хижина, вы говорите?
– Именно.
– Стоящая в уединении?
– Нет ни одного жилища ближе десяти миль от нее.
– Среди деревьев? Живописная?
– Это уж как кому покажется.
– Мне хотелось бы посмотреть на нее, чтобы иметь свое мнение. Только одна миля отсюда, вы говорите?
– Миля туда, миля обратно – всего две.
– Пустяки, это займет не больше двадцати минут.
– Я боюсь, что мы злоупотребим терпением ваших близких.
– А может быть, вашим гостеприимством? Простите, мистер Джеральд,– продолжала девушка, и легкая тень омрачила ее лицо,– я не подумала об этом. Вероятно, вы живете не один? В вашей хижине есть еще кто-нибудь?
– О да! Я поселился здесь не один. Со мной...
Прежде чем мустангер закончил свою речь, в воображении Луизы встал образ девушки ее лет, только полнее, с бронзовым оттенком кожи, с миндалевидным разрезом глаз. Зубы у нее, должно быть, белее жемчуга, на щеках алый румянец, волосы, как хвост Кастро, бусы на шее, браслеты на ногах и руках, замысловато вышитая короткая юбочка, мокасины с бахромой на маленьких ножках. Таким представила себе Луиза второго обитателя хижины мустангера.
– Может быть, появление гостей, особенно незнакомых, будет не совсем удобно?
– Напротив, он всегда очень рад гостям, будь то незнакомые или же друзья. Мой молочный брат очень общительный человек, но ему, бедняге, теперь мало с кем приходится встречаться.
– Ваш молочный брат?
– Да. Его зовут Фелим О'Нил. Как и я, он уроженец Изумрудного Острова [50] , графства Голуэй. Только в его речи ирландский акцент еще слышнее, чем в моей.
50
Изумрудный Остров – поэтическое название Ирландии.
– О, как бы мне хотелось его послушать! Ведь диалект графства Голуэй очень своеобразен. Не правда ли?
– Мне трудно об этом судить, я ведь сам оттуда. Но если вы согласитесь на полчасика воспользоваться гостеприимством Фелима, то сможете составить собственное мнение.
– С огромным удовольствием! Это так ново! Пусть отец и остальные подождут. Там много дам и без меня, или пусть они займутся поисками наших следов. Это будет не менее интересно, чем обещанная охота на мустангов. А я с радостью воспользуюсь вашим приглашением.