Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 10
Шрифт:
И в мрачной чаще леса прокатился глухой ликующий крик: «Да здравствует наш король! Да здравствует наш маркиз! Да здравствует Лантенак!»
Маркиз повернулся к Гавару:
– Сколько вас?
– Семь тысяч.
И, спускаясь с пригорка за Лантенаком, перед которым услужливые руки крестьян торопливо раздвигали колючие ветки, Гавар добавил:
– Нет ничего проще, ваша светлость. Сейчас я вам все объясню в двух словах. Мы ждали лишь первой искры. Узнав из объявления республиканцев о вашем прибытии, мы призвали всю округу встать за короля. К тому же
– Ради чего?
– Ради вас.
– А!..
– произнес маркиз.
– И вот мы здесь, - подхватил Гавар.
– Вас семь тысяч?
– Сегодня всего семь. А завтра будет пятнадцать. Да и эти пятнадцать - дань лишь одной округи. Когда господин Анри Ларошжаклен отбывал в католическую армию, мы тоже ударили в набат, и в одну ночь шесть приходов - Изернэ, Коркэ, Эшобруань, Обье, Сент-Обэн и Нюэль выставили десять тысяч человек. Не было боевых припасов, - у какого-то каменотеса обнаружилось шестьдесят фунтов пороха, и господин Ларошжаклен двинулся в поход. Мы предполагали, что вы должны находиться где-нибудь поблизости в здешних лесах, и отправились на поиски.
– Значит, это вы перебили синих на ферме «Соломинка»?
– Ветром унесло колокольный звон в другую сторону, и они не слышали набата. Потому-то они и не поостереглись; жители фермы - безмозглое мужичье - встретили их с распростертыми объятиями. Сегодня утром, пока синие еще мирно почивали, мы окружили ферму и покончили с ними в одну минуту. У меня есть лошадь. Разрешите предложить ее вам, господин генерал?
– Хорошо.
Какой-то крестьянин подвел к генералу белую лошадь под кавалерийским седлом. Маркиз, словно не заметив подставленной руки Гавара, без посторонней помощи вскочил на коня.
– Ур-ра!
– крикнули крестьяне. Возглас «ура», как и многие другие английские словечки, широко распространены на бретонско-нормандском берегу, издавна связанном с островами Ламанша.
Гавар отдал честь и спросил:
– Где изволите выбрать себе штаб-квартиру, господин генерал?
– Пока в Фужерском лесу.
– В одном из семи принадлежащих вам лесов, маркиз?
– Нам необходим священник.
– Есть один на примете.
– Кто же?
– Викарий из прихода Шапель-Эрбре.
– Знаю. Если не ошибаюсь, он бывал на Джерсее.
Из рядов выступил священник.
– Трижды, - подтвердил он.
Маркиз обернулся на голос:
– Добрый день, господин викарий. Хлопот у вас будет по горло.
– Тем лучше, ваша светлость.
– Вам придется исповедовать сотни людей. Но только тех, кто изъявит желание. Насильно никого.
– Маркиз, - возразил священник, - Гастон в Геменэ насильно гонит республиканцев на исповедь.
– На то он и цирюльник, - ответил маркиз.
– В смертный час нельзя никого неволить.
Гавар, который тем временем давал солдатам последние распоряжения, выступил вперед.
– Жду ваших приказаний, господин генерал.
– Прежде всего встреча состоится в Фужерском лесу. Пусть пробираются туда поодиночке.
– Приказ уже дан.
– Помнится, вы говорили, что жители «Соломинки» встретили синих с распростертыми объятьями?
– Да, господин генерал.
– Вы сожгли ферму?
– Да.
– А мызу сожгли?
– Нет.
– Сжечь немедленно.
– Синие пытались сопротивляться, но их было всего сто пятьдесят человек, а нас семь тысяч.
– Что это за синие?
– Из армии Сантерра.
– А, того самого, что командовал барабанщиками во время казни короля? Значит, это парижский батальон?
– Вернее, полбатальона.
– А как он называется?
– У них на знамени написано: «Батальон Красный Колпак».
– Зверье!
– Как прикажете поступить с ранеными?
– Добить.
– А с пленными?
– Расстрелять.
– Их человек восемьдесят.
– Расстрелять.
– Среди них две женщины.
– Расстрелять.
– И трое детей.
– Захватите с собой. Там посмотрим.
И маркиз дал шпоры коню.
VII. Не миловать (девиз Коммуны), пощады не давать (девиз принцев)
В то время как все эти события разыгрывались возле Таниса, нищий брел по дороге в Кроллон. Он спускался в овраги, исчезал порой под широколиственными кронами дерев, то не замечая ничего, то замечая что-то вовсе недостойное внимания, ибо, как он сам сказал недавно, он был не мыслитель, а мечтатель; мыслитель, тот во всем имеет определенную цель, а мечтатель не имеет никакой, и поэтому Тельмарш шел куда глаза глядят, сворачивал в сторону, вдруг останавливался, срывал на ходу пучок конского щавеля, жевал свежие его листочки, то, припав к ручью, пил прохладную воду, то, заслышав вдруг отдаленный гул, удивленно вскидывал голову, потом вновь подпадал под колдовские чары природы; солнце пропекало его лохмотья, до слуха его, быть может, доносились голоса людей, но он внимал лишь пенью птиц.
Он был стар и медлителен; дальние прогулки стали ему не под силу; как он сам объяснил маркизу де Лантенаку, уже через четверть лье у него начиналась одышка; поэтому он обогнул кратчайшим путем Круа-Авраншен и к вечеру вернулся к тому перекрестку дорог, откуда начал путь.
Чуть подальше Масэ тропка вывела его на голый безлесный холм, откуда было видно далеко во все четыре стороны; на западе открывался бескрайний простор небес, сливавшийся с морем.
Вдруг запах дыма привлек его внимание.
Нет ничего слаще дыма, но нет ничего и страшнее его. Дым бывает домашний, мирный, и бывает дым-убийца. Дым разнится от дыма густотой своих клубов и цветом их окраски, и разница эта та же, что между миром и войной, между братской любовью и ненавистью, между гостеприимным кровом и мрачным склепом, между жизнью и смертью. Дым, вьющийся над кроной деревьев, может означать самое дорогое на свете - домашний очаг и самое страшное - пожар; и все счастье человека, равно как и все его горе, заключено подчас в этой субстанции, послушной воле ветра.