Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 3

Гюго Виктор

Капитан в угоду ей поднялся и, самодовольно улыбаясь, пожурил ее:

– Ну можно ли быть таким ребенком? А кстати, прелесть моя, вы меня видели когда-нибудь в парадном мундире?

– К сожалению, нет!
– отвечала она.

– Вот это действительно красиво!

Феб опять сел около нее, но гораздо ближе, чем прежде.

– Послушайте, дорогая моя...

Цыганка ребячливым жестом, исполненным шаловливости, грации и веселья, несколько раз слегка ударила его по губам своей прелестной ручкой.

– Нет, нет, я не буду вас слушать.

Вы меня любите? Я хочу, чтобы вы мне сказали, любите ли вы меня.

– Люблю ли я тебя, ангел моей жизни!
– воскликнул капитан, преклонив колено.
– Мое тело, кровь моя, моя душа - все твое, все для тебя. Я люблю тебя и никогда, кроме тебя, никого не любил.

Капитану столько раз доводилось повторять эту фразу при подобных же обстоятельствах, что он выпалил ее единым духом, не позабыв ни одного слова. Услышав это страстное признание, цыганка подняла к грязному потолку, заменявшему небо, взор, полный райского блаженства.

– Ах!
– прошептала она.
– Как хорошо было бы сейчас умереть!

Феб же нашел, что лучше сорвать у нее еще один поцелуй, чем подверг новой пытке несчастного архидьякона.

– Умереть!
– воскликнул влюбленный капитан.
– Что вы говорите, прекрасный мой ангел! Теперь-то и надо жить, клянусь Юпитером! Умереть в самом начале такого блаженства! Клянусь рогами сатаны, все это ерунда! Дело не в этом! Послушайте, моя дорогая Симиляр... Эсменарда... Простите, но у вас такое басурманское имя, что я никак не могу с ним сладить. Оно, как густой кустарник, в котором я каждый раз застреваю.

– Боже мой!
– проговорила бедная девушка.
– А я-то считала его красивым, ведь оно такое необычное! Но если оно вам не нравится, зовите меня просто Готон.¹²¹

– Э, не будем огорчаться из-за таких пустяков, милочка! К нему нужно привыкнуть, вот и все. Я выучу его наизусть, и все пойдет хорошо. Так послушайте же, дорогая Симиляр, я вас люблю безумно. Просто удивительно, как я вас люблю. Я знаю одну особу, которая лопнет от ярости из-за этого...

Ревнивая девушка прервала его:

– Кто она такая?

– А что нам до нее за дело?
– отвечал Феб.
– Вы меня любите?

– О!..
– произнесла она.

– Ну и прекрасно! Это главное! Вы увидите, как я люблю вас. Пусть этот долговязый дьявол Нептун подденет меня на свои вилы, если я не сделаю вас счастливейшей женщиной. У нас будет где-нибудь хорошенькая квартирка. Я заставлю моих стрелков гарцевать под вашими окнами. Они все конные и за пояс заткнут стрелков капитана Миньона. Среди них есть копейщики, лучники и пищальники. Я поведу вас ria большой смотр близ Рюлли. Это великолепное зрелище. Восемьдесят тысяч человек в строю; тридцать тысяч белых лат, панцирей и кольчуг; стяги шестидесяти семи цехов, знамена парламента, счетной палаты, казначейства, монетного двора; словом, вся чертова свита! Я покажу вам львов королевского дворца - это хищные звери. Все женщины любят такие зрелища.

Девушка,

упиваясь звуками его голоса, мечтала, не вникая в смысл его слов.

– О! Как вы будете счастливы!
– продолжал капитан, незаметно расстегивая пояс цыганки.

– Что вы делаете?
– воскликнула она. Этот переход к «предосудительным действиям» развеял ее грезы.

– Ничего, - ответил Феб.
– Я говорю только, что, когда вы будете со мной, вам придется расстаться с этим нелепым уличным нарядом.

– Когда я буду с тобой, мой Феб!
– с нежностью прошептала девушка.

Потом она опять задумалась и умолкла.

Капитан, ободренный ее кротостью, обнял ее стан, - она не противилась; тогда он принялся потихоньку расшнуровывать ее корсаж и привел в такой беспорядок ее шейную косынку, что взору задыхавшегося архидьякона предстало выступившее из кисеи дивное плечико цыганки, округлое и смуглое, словно луна, поднимающаяся из тумана на горизонте.

Девушка не мешала Фебу. Казалось, она ничего не замечала. Взор предприимчивого капитана сверкал.

Вдруг она обернулась к нему.

– Феб!
– сказала она с выражением бесконечной любви.
– Научи меня своей вере.

– Моей вере!
– воскликнул, разразившись хохотом, капитан.
– Чтобы я научил тебя моей вере! Гром и молния! Да на что тебе понадобилась моя вера?

– Чтобы мы могли обвенчаться, - сказала она.

На лице капитана изобразилась смесь изумления, пренебрежения, беспечности и сладострастия.

– Вот как?
– проговорил он.
– А разве мы собираемся венчаться?

Цыганка побледнела и грустно склонила головку.

– Прелесть моя!
– нежно продолжал Феб.
– Все это глупости! Велика важность венчание! Разве люди больше любят друг друга, если их посыплют латынью в поповской лавочке?

Продолжая говорить с ней самым сладким голосом, он совсем близко придвинулся к цыганке, его ласковые руки вновь обвили ее тонкий, гибкий стан. Взор его разгорался с каждой минутой, и все говорило о том, что для Феба наступило мгновение, когда даже сам Юпитер совершает немало глупостей, и добряку Гомеру приходится звать себе на помощь облако.

Отец Клод видел все. Дверка была сколочена из неплотно сбитых гнилых бочоночных дощечек, и его взгляд, подобный взгляду хищной птицы, проникал в широкие щели. Смуглый широкоплечий священник, обреченный доселе на суровое монастырское воздержание, трепетал и кипел перед этой ночной сценой любви и наслаждения. Зрелище прелестной юной полураздетой девушки, отданной во власть пылкого молодого мужчины, вливало расплавленный свинец в жилы священника. Он испытывал неведомые прежде чувства. Его взор со сладострастной ревностью впивался во все, что обнажала каждая отколотая булавка. Тот, кто в эту минуту увидел бы лицо несчастного, приникшее к источенным червями доскам, подумал бы, что перед ним тигр, смотрящий сквозь прутья клетки на шакала, который терзает газель. Его зрачки горели в дверных щелях, как свечи.