Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 9
Шрифт:
– На живых людях?
– Предпочитаю на живых, нежели на покойниках, - сказал Урсус.
Урсус отвечал серьезно и вместе с тем заискивающе; в этом удивительном сочетании двух интонаций преобладала вкрадчивость. Он говорил с такой кротостью, что Эак почувствовал потребность оскорбить его.
– Что вы там воркуете?
– грубо сказал он.
Урсус растерялся и ограничился тем, что ответил:
– Воркуют молодые люди, старики же только кряхтят. Увы, я могу лишь кряхтеть.
Эак продолжал:
– Предупреждаю вас: если вы возьметесь лечить больного и он умрет,
Урсус отважился задать вопрос:
– А если он выздоровеет?
– В таком случае, - ответил доктор более мягким тоном, - вы также будете казнены.
– Невелика разница, - заметил Урсус.
Доктор продолжал:
– В случае смерти больного карается невежество, в случае выздоровления - дерзость. В обоих случаях вас ждет виселица.
– Я не знал этой подробности, - пролепетал Урсус.
– Благодарю вас за разъяснение. Ведь не всякому известны все тонкости нашего замечательного законодательства.
– Берегитесь!
– Буду свято беречься, - промолвил Урсус.
– Мы знаем, чем вы занимаетесь.
«А я, - подумал Урсус, - знаю это не всегда».
– Мы могли бы отправить вас в тюрьму.
– Я вижу, милостивейшие государи.
– Вы не в состоянии отрицать ваши проступки и своевольные действия.
– Как философ, прошу прощения.
– Вам приписывают целый ряд дерзких суждений.
– Это страшная ошибка.
– Говорят, что вы излечиваете больных.
– Я - жертва клеветы.
Три пары бровей, устрашающе направленных на Урсуса, нахмурились; три ученые физиономии наклонились одна к другой; послышался шепот. Урсусу померещилось, будто над тремя головами трех официальных представителей науки высится один дурацкий колпак; многозначительно-таинственное бормотание этой троицы длилось несколько минут, в течение которых его от ужаса бросало то в жар, то в холод; наконец Минос, председатель, повернулся к нему и с бешенством прошипел:
– Убирайтесь вон!
Урсус почувствовал приблизительно то же, что чувствовал Иона219
, когда кит извергнул его из своего чрева.
Минос продолжал:
– На этот раз вас отпускают.
Урсус подумал:
«Уж больше я им не попадусь! Прощай, медицина!»
И прибавил в глубине души:
«Отныне я предоставлю больным полную свободу околевать».
Согнувшись в три погибели, он отвесил поклоны во все стороны: докторам, бюстам, столу, стенам, и, пятясь, отступил к дверям, чтобы исчезнуть, подобно рассеявшейся тени.
Он вышел из зала медленно, как человек с чистой совестью, но очутившись на улице, кинулся бежать опрометью, как преступник. При ближайшем знакомстве представители правосудия производят столь страшное и непонятное впечатление, что, даже будучи оправданным, человек норовит поскорее унести ноги.
Убегая, Урсус ворчал себе под нос:
– Я дешево отделался. Я - ученый дикий, они - ученые ручные. Доктора преследуют настоящих ученых. Ложная наука - отброс науки подлинной, и ею пользуются для того, чтобы губить философов. Философы, создавая софистов, сами роют себе яму. На помете певчего дрозда вырастает омела, выделяющая клей,
Мы не хотим изобразить Урсуса чрезмерно щепетильным. Он имел дерзость употреблять выражения, вполне передававшие его мысль. В этом отношении он стеснялся не более, чем Вольтер.
Вернувшись в «Зеленый ящик», Урсус объяснил дядюшке Никлсу свое опоздание тем, что ему попалась на улице какая-то хорошенькая женщина; ни словом не обмолвился он о своем приключении.
Только вечером он шепнул на ухо Гомо:
– Знай: я одержал победу над трехголовым псом Цербером.
7. По каким причинам может затесаться золотой среди медяков?
Произошло неожиданное событие.
Тедкастерская гостиница все более и более становилась очагом веселья и смеха. Нигде нельзя было встретить более жизнерадостной суматохи. Владелец гостиницы и его слуга разрывались на части, без конца наливая посетителям эль, стаут и портер. По вечерам в низенькой зале светились все окна и не оставалось ни одного свободного столика. Пели, горланили; старинный камин с железной решеткой, доверху набитый углем, пылал ярким пламенем. Харчевня казалась вместилищем огня и шума.
Во дворе, то есть в театре, толпа была еще гуще.
Вся публика пригорода, все население Саутворка валом валило на «Побежденный хаос», так что к моменту поднятия занавеса, иными словами - когда опускалась подъемная стенка «Зеленого ящика», все места были заняты, окна битком набиты зрителями, галерея переполнена. Не видно было ни одной плиты на мощеном дворе: сплошная масса голов скрывала все.
Только ложа для знати по-прежнему оставалась пустой.
Вот почему в том месте, где находился как бы центр балкона, зияла черная дыра - на актерском языке это называется «провалом». Ни души. Всюду толпа, а здесь - никого.
И вот однажды вечером здесь кто-то появился.
Это было в субботу - в день, когда англичане спешат развлечься в предвидении воскресной скуки. В зале яблоку негде было упасть.
Мы говорим «в зале». Шекспир тоже долгое время давал представления во дворе гостиницы и называл его залом.
В ту минуту, когда раздвинулся занавес и начался пролог «Побежденного хаоса», Урсус, находившийся в это время на сцене вместе с Гомо и Гуинпленом, по обыкновению окинул взором публику и поразился.
Отделение «для знати» было занято.
Посреди ложи в кресле, обитом утрехтским бархатом, сидела женщина.
Рядом с ней не было никого, и казалось, она одна наполняет собой ложу.
Есть существа, которые излучают сияние. Так же как и Дея, эта женщина вся светилась, но совсем по-иному. Дея была бледна, эта женщина - румяна. Дея была занимающимся рассветом, эта женщина - багряной зарей. Дея была прекрасна, эта женщина - ослепительна. Дея была вся невинность, целомудрие, белизна, алебастр; эта женщина была пурпуром, и чувствовалось, что она не боится краснеть. Излучаемый ею свет как бы изливался за пределы ложи, а она неподвижно сидела в самом центре ее, торжественная, невозмутимая, словно идол.