Собрание сочинений в 10 томах. Том 5
Шрифт:
Стрела беспомощно упала на пол, а Скиталец обернулся, чтобы увидеть, кто это сделал, но в этот момент Курри схватил пурпурную ткань покрывала с фараонова ложа и накинул ее на голову Скитальца. Этим воспользовалась стража, более двадцати человек набросились на него разом, опрокинули и повалили на пол. Один из них спросил царицу: «Смотри, царица, лев запутался в тенетах; теперь он в наших руках, что прикажешь с ним делать?»
Мериамон, следившая все время за Одиссеем сквозь пальцы своих рук, которыми она закрывала лицо, отвечала:
— Заткните
Услыхав эти слова, Курри понял приговор Скитальцу, и, видя беспомощное положение героя, подкрался к нему со спины и зашептал в ухо:
— Это я, Курри-сидонец, перерезал тетиву твоего лука, Эперит, я, людей которого ты перебил и которого сделал рабом! Я накинул тебе на голову покрывало с постели фараона, а если он вернется, я буду молить его, чтобы он поручил мне пытки и мучения, к которым ты будешь присужден. Тогда в моих руках ты проклянешь день, когда был рожден.
— Лжешь, сидонская собака! — воскликнул Одиссей. — В твоих глазах написано, что ты сам умрешь страшной смертью через какой-нибудь час!
Это были последние слова Одиссея, так как ему вложили железный шар в рот и связали, как приказала царица.
Мериамон же прошла теперь в свою уборную и поспешно накинула на себя одежды, перепоясавшись золотой змеей, волосы же свои оставив в беспорядке; она не стерла даже следов слез с лица, желая казаться в глазах всех убитой своим позором и скорбью.
Между тем Реи и златокудрая Елена спешили по пустынным улицам спящего города и вскоре прибыли к воротам дворца, но Реи, рассчитывавший вернуться со Скитальцем, бывшим начальником стражи, не знал пропуска; теперь приходилось ждать до рассвета.
— Мне нетрудно было бы заставить пропустить меня во дворец, — сказала Елена, — но лучше мы подождем, быть может, тот, кого мы ожидаем, сам выйдет к нам навстречу!
Они вошли под портал храма Осириса, стоявшего против ворот дворца, и стали ждать, пока заалеет восток. Когда же первые лучи света зазолотили кровлю храма Осириса, Елена сказала:
— Теперь пойдем во дворец. Сердце предвещает беду, хотя я немало видела горя, но такова, знать, моя судьба.
Они подошли к воротам. Стороживший их воин пропустил жреца Реи и женщину, пришедшую с ним, причем невольно подивился красоте ее.
— Где же вся стража и караул? Отчего ты здесь один? — спросил Реи.
— Не знаю, господин, — отвечал воин, — только не так давно во дворце поднялся сильный шум, и начальник этого караула со всеми людьми побежал туда, оставив меня здесь одного.
— Видел ли ты высокорожденного Эперита?
— Нет, господин, с самого ужина я не видел его, он в эту ночь даже не обходил караулов, как это у него в обычае!
Тогда Реи, а с ним и Елена вошли во дворец и увидели, как множество людей бежало к зале пиршества. Оттуда доносились шум и голоса, зала же эта была рядом с покоями царицы. Из дверей ее опочивальни выходила теперь толпа воинов, прислужниц и евнухов.
— Вот видишь, тут завеса, спрячься за нею, чтобы тебя не увидели! — шепнул Реи Елене. — Я же узнаю, что тут случилось, и приду сказать тебе!
— Что случилось? — спросил Реи у бежавшего мимо него человека.
— Скверные дела, господин, — отвечал тот. — Эперит Скиталец, которого фараон поставил начальником стражи и телохранителей царицы, недавно покушался на честь ее, но она бежала от него, и крики ее разбудили стражу; те настигли Скитальца в самой опочивальне царицы. Некоторых он убил, других ранил, но в конце концов толпа одолела его, и теперь его связали цепями и тащат в подземелье крепостной башни, где он должен будет ждать приговора фараона. Видишь, вот они тащат его!
При этой позорной вести сердце златокудрой Елены преисполнилось такой скорбью, что, будь она смертна, она, наверное, умерла бы. Боги еще раз насмеялись над ней: без любви прожила она всю жизнь, хотя и была любима всеми; а когда сердце ее наконец познало любовь, то любовь эта не дала ей ничего, кроме скорби и разочарования.
Между тем в дверях появилась толпа, десять воинов несли на носилках связанного цепями Скитальца, как охотники несут поваленного, затравленного ими оленя. Но даже и закованный и безоружный, тот казался грозным и могучим, глаза его сверкали злобным огнем, так что толпа при виде его отшатывалась в сторону.
Так-то увидела Елена-аргивянка своего избранника сердца, когда его, опозоренного и скованного, пронесли мимо нее; крик вырвался у нее из груди.
— Как низко ты пал, Одиссей, ты, бывший лучшим и доблестнейшим из людей! — воскликнула она.
Он услыхал эти слова и узнал этот голос, и, хотя был скован цепями, жилы на его шее напряглись до того, что готовы были лопнуть, а движения так сильны, что он выкинулся из носилок и упал на пол. Но ни встать, ни крикнуть он не мог, воины подняли его, уложили на носилки, предварительно привязав его к ним, и понесли дальше.
Вслед за ним шла толпа разных дворцовых служителей, только старый Реи не трогался с места; он был убит горем оттого, что человек, которого он любил, мог совершить такое страшное дело; старик стонал, закрыв лицо руками, глубоко скорбя о случившемся.
— Уведи меня отсюда, — вдруг прошептал над ним голос Елены, — и проведи в мой храм, там я буду пребывать, пока боги не укажут мне своей воли!
Не проронив ни слова, старик пошел вслед за Еленой, но вдруг остановился, так как царица преградила ему путь. Платье и волосы ее были в беспорядке; лицо носило следы слез; с нею не было никого, кроме Курри-сидонца, движения ее были порывисты, как движения безумной.