Собрание сочинений в 10 томах. Том 7. Бог паутины: Роман в Интернете
Шрифт:
— На улице Мелидониоу. В семь вечера. Рядом с музеем.
Решив сделать еще один круг, они, не сговариваясь, направились к мегарону царицы.
— Как живые, — вздохнул американец, любуясь дельфинами.
— Поразительный реализм.
— Как сказать… Дельфины, заметьте, не охотятся. Мирно плавают среди рыб в единой гармонии со стихией. Совершеннейшие создания! Вы случайно не вегетарианец?
— Нет, — удивленно заморгал Климовицкий, — а что?
— Просто я думаю, что человек останется зверем, пока не перестанет жрать живую плоть.
Файл 038
Наутро после вечерней передачи по московскому каналу Бобышкину позвонил Егор Тимофеевич Маслюков, опознавший в женщине, найденной в Салтыковке, дочь Ольгу. В деле, пополнившем счет «глухарям», обозначился первый просвет.
Через полтора часа Федор Поликарпович уже взбирался на пятый этаж старого обшарпанного строения, затерянного в тупичке между Ямскими улицами — Второй и Третьей. Насилу отыскал, блуждая в лабиринте гаражей-«ракушек».
— Был шрам у нее на горлышке, был, — по-стариковски пришептывая, подтвердил Маслюков.
По оценке Бобышкина, ему должно было быть года пятьдесят три-пятьдесят четыре, а на вид все семьдесят. Сдал человек. Понять можно: в один год потерять дочь и жену — это хоть кого сломит. И здорово зашибает, как видно: амбре и руки трясутся.
— Значит, узнаете? — Федор Поликарпович еще раз предъявил воссозданное на компьютере изображение. — Она?
— Она, она, Олечка, — Маслюков затрясся в беззвучном плаче.
— Можете не сумлеваться, — поддакнула сидевшая рядом на диване кряжистая старуха. — Не надо, Тимофеич, слезами горю не поможешь, — она успокоительно погладила его по спине. — Я как увидала по телевизору, так чуть со стула не свалилась. Сразу к ним, значится, кинулась. «Вашу Олю, — кричу, — показывают: нашлась!» Не поняла сразу, думала, что живая. Как же…
— Спасибо Матвевне. После смерти жены я и не смотрю телевизор. Все думаешь, думаешь…
— Вы родственница? — из вежливости поинтересовался Бобышкин. Мельком окинув скудную обстановку, он успел заметить в углу, возле тумбочки, свернувшийся кольцами кабель со штекером. Телевизор Маслюков наверняка пропил, оттого и не смотрел.
— Соседка ихняя, — промолвила старуха, поджав с постным видом губы. — Вешнякова Анна Матвеевна. Помогаю им, значится, по такому случаю.
— Очень благородно с вашей стороны.
— Да, спасибо Матвевне, — заученно повторил Маслюков.
— Фотографии Ольги Егоровны у вас не найдется?
Прошаркав в соседнюю комнату, Егор Тимофеевич вскоре вернулся, беспомощно развел руками, затем придвинул табуретку к шифоньеру и полез на антресоли. Долго возился, роняя на пол то старую меховую шапку, то вязаный свитер, пока не отыскал коробку из-под обуви, набитую снимками. Вывалив все на стол, принялся разбирать при деятельном участии Анны Матвеевны.
— Кажись, эта — последняя? — она отделила маленькую фотографию.
— Ольга Егоровна? — на всякий случай уточнил Бобышкин, хотя сходство не вызывало сомнений: компьютерщики потрудились на совесть.
— Она самая. Кто же еще?
— На паспорт снималась?
— На удостоверение, — с затаенной гордостью объяснил Маслюков, — когда в ЦК поступала.
— В ЦК? — удивился Федор Поликарпович. — В то самое?
— Другого у нас не было, — наставительно произнес Маслюков, подшмыгивая носом.
— Центральный комитет и у профсоюзов был, впрочем, он и нынче исправно функционирует. Значит, Ольга Егоровна на Старой площади работала?
— А как же! У самого товарища Ларионова! Уважал ее, подарки дарил дорогие. К восьмому марта и так, вообще… Как-то даже наведывался, спрашивал, но я сказал, что нет ее, понимаете?
— Не совсем, Егор Тимофеевич. Он когда приходил, Ларионов? Имени-отчества, кстати, не помните?
— Как не помнить? Она только о нем и говорила: Александр Антонович да Александр Антонович… Хороший начальник был, добрый… Чего я ему мог сказать? Ничего…
— Так когда он был у вас? — продолжал допытываться Бобышкин. — Уже после того, как ушла Ольга Егоровна?
— После, после, — махнул рукой Маслюков.
— Значит, совсем недавно?
— Не, еще в прошлом годе, так примерно в апреле.
— Получается, больше года! — недоуменно развел руками Бобышкин.
— Как же так? И вы не пытались ее найти?
— Где там! Она ведь и раньше пропадала неделями… После того как их закрыли, долго устроиться не могла. Наконец к армянину в палатку определилась продавщицей. Работала с утра дотемна, без выходных, но и получала прилично. Только-только стало налаживаться, как нагрянул префект — супрефект, черт их разберет, и велел палатку снести, ворюга! Образцу, вишь, не соответствует… Опять пришлось мыкаться, пока в фирму не взяли. И пошло-поехало… Нюхать начала, а потом колоться… Понимаете?
— Как не понять, Егор Тимофеевич, как не понять… Выходит, вы не видели дочь с начала прошлого года?
— Ага, с февраля.
— И ничего про нее не знали? Не искали?
— Почему не знали? Звонила. Не часто, но звонила. Интересовалась,как живем, может, надо чего… ИВитька этот, дружок ее — вместе в школе учились, — приветы передавал. Он рядом, на Лесной жил, Витька.
— Жил? Уехал куда, что ли?
— Почем я знаю? Может, и уехал. Давно чтой-то его не встречал. Он ведь тоже из этих… Наркота, одним словом. Пропащее дело. Назад возврату нету. Уж лучше пить…
— Адрес знаете?
— К чему мне ихние адреса?.. Где-то напротив «Блинной».
— Фамилию хоть помните?
— Фамилию? — Маслюков потер лоб. — Вроде Дронов или Тронов?.. Погубили доченьку, сволочи, — всхлипнул он, закрывая лицо руками. — Погубили!.. И Витька ентот, и начальничек ее распрекрасный, и фирма проклятая.
— Что за фирма, Егор Тимофеевич?
— А бес ее знает!
— Что ж, спасибо и на этом. Сожалею, что вынужден был огорчить, но никуда не денешься… На днях приглашу на опознание. Вас тоже, Анна Тимофеевна.