Собрание сочинений в 12 т. Т. 1
Шрифт:
На это можно было бы ответить, что люди такой закалки, как они, стоят выше повседневных забот и что у них есть занятия и цели поважнее собственной жизни.
Но главная причина в том, что они и не могли бы управлять снарядом, не могли ни остановить его полета, ни изменить его направления.
Моряк управляет рулем своего корабля; воздухоплаватель может регулировать по вертикали движение воздушного шара. Они же никакими средствами не могли воздействовать на свой экипаж. Управлять им было невозможно. Поэтому они и не проявляли бесполезного волнения
Где находились они в данную минуту — в восемь часов утра того дня, который на Земле считался 6 декабря? На это можно было ответить, что находились они, несомненно, в соседстве с Луной и даже довольно близко от нее — так близко, что она представлялась нм громадным черным кругом на небе. Но вычислить расстояние до Луны было немыслимо.
Снаряд, движимый неведомой силой, пронесся на расстоянии пятидесяти километров над северным полюсом Луны. Вот уже два часа, как они вошли в конус тени, и нельзя было установить, увеличилось ли это расстояние, или сократилось. Чтобы определить скорость и направление снаряда, у них не было никакой отправной точки. Может быть, он удалился от Луны и скоро должен был выйти из полной тени; а может быть, напротив, они значительно приблизились к Луне и могли бы налететь на какой-нибудь высокий пик невидимого лунного полушария, что, разумеется, прекратило бы их дальнейшее странствие к великому огорчению путешественников.
По этому поводу возник спор, и Мишель Ардан, всегда готовый дать любое объяснение, высказал мысль, что снаряд под влиянием лунного притяжения упадет, наконец, на Луну, как падает аэролит на поверхность земного шара.
— Прежде всего далеко не все аэролиты падают на Землю, — возразил Барбикен, — а только очень немногие. Так что даже если мы и окажемся в положении аэролита, это еще вовсе не значит, что мы непременно упадем на Луну.
— Но раз мы так близко от нее…
— Заблуждение, — отрезал Барбикен. — Разве ты никогда не видел «падающих звезд», которые в иные месяцы тысячами исчерчивают все небо?
— Ну, конечно, видел.
— Так вот эти звезды, или, вернее, небольшие небесные тела, светятся только благодаря тому, что сильно раскаляются, проходя через атмосферные слои. А раз они пересекают атмосферу, значит они не дальше шестнадцати лье от Земли и, однакоже, очень редко падают на ее поверхность. То же применимо и к нашему снаряду. Несмотря на большую близость к Луне, он может все-таки не упасть на нее.
— А тогда меня интересует, как же поведет себя в пространстве наш блуждающий вагон?
– допытывался Мишель.
— Как мне кажется, на этот вопрос могут быть два ответа, -сказал Барбикен после минутного размышления.
— Какие же?
— Снаряду предстоит выбор между двумя математическими кривыми, и оно последует по той или по другой, в зависимости от скорости своего движения, которую я еще не могу определить.
— Ну, разумеется, — сказал Николь, — он может пойти либо по параболе, либо по гиперболе.
— Верно, — ответил Барбикен. —
— Люблю громкие слова! — воскликнул Мишель Ардан. — Стоит их только услышать, как все тотчас же становится ясно. Что же это такое парабола, позвольте вас спросить?
— Парабола, друг мой, — ответил Николь, — это незамкнутая кривая линия второго порядка, получающаяся от сечения конуса плоскостью, параллельной одной из его образующих.
— А, вот оно что! — произнес Мишель с притворным удовлетворением.
— Это, примерно, траектория бомбы, выпущенной мортирой, — пояснил Николь.
— Отлично. А гипербола? — спросил Мишель.
— Гипербола — тоже незамкнутая кривая второго порядка, образуемая сечением конуса плоскостью, параллельной его оси. Она состоит из двух ветвей, уходящих в бесконечность.
— Скажите на милость, — воскликнул Ардан самым серьезным тоном, словно ему сообщили о каком-то необычайном происшествии. — А теперь, капитан Николь, заметь следующее: в твоей гипер…боле, я хотел сказать — гипер…бол…товне, мне больше всего нравится то, что она столь же непонятна, как и твое объяснение.
Николь и Барбикен мало обращали внимания на шутки Ардана. Они пустились в научный спор. Их больше всего волновал вопрос, по какой кривой полетит ядро. Один стоял за гиперболу, другой за параболу. Они разговаривали чистейшими формулами с бесконечным количеством иксов. Доказательства излагались таким языком, что Мишель выходил из себя. Спор действительно был горячий, и ни один из споривших, казалось, не желал уступать противнику облюбованную им кривую.
Ученый спор затянулся настолько, что Мишель потерял, наконец, всякое терпение.
— Хватит с вас, господа косинусы! — сказал он. — Перестанете ли вы, наконец, швыряться своими параболами и гиперболами? В этом деле меня интересует только одно: ну, положим, наше ядро полетит по той или другой кривой. Куда же нас приведут эти кривые?
— Никуда, — ответил Николь.
— То есть как никуда?
— Разумеется, никуда, — сказал Барбикен. — Ведь это же незамкнутые кривые: ветви их уходят в бесконечность.
— Уж эти мне ученые! — вскричал Мишель. — Обожаю ученых! Да какое нам дело, полетит ли снаряд по параболе или по гиперболе, раз и та и другая занесут нас в бесконечное пространство?
Барбикен и Николь не могли удержаться от улыбки. Они действительно занимались «искусством для искусства». Никогда еще более бесполезный спор не происходил в столь мало подходящих условиях. Мрачная истина заключалась в том, что, независимо от того, полетит ли снаряд по параболе или по гиперболе, путешественники уже никогда не попадут ни на Луну, ни на Землю.
Что же могло ожидать отважных друзей в самом недалеком будущем? Если им и не придется умереть от голода или от жажды, если они не замерзнут от нестерпимого холода, то через несколько дней, когда будет израсходован весь газ, они неминуемо погибнут от недостатка воздуха.