Собрание сочинений в 14 томах. Том 7
Шрифт:
— Мистер Форд уже объяснил вам, как обстоит дело, — резко сказал он, — и я тоже. Чек будет вам выслан завтра.
— Я тоже объяснил вам, — сказал Мартин, — что деньги нужны мне сегодня.
Грубый тон управляющего делами задел Мартина за живое; он решил не спускать с него глаз, тем более что касса «Ежемесячника», несомненно, находилась у него в кармане.
— Я в отчаянии… — начал было опять мистер Форд. Мистер Эндс нетерпеливым движением повернулся на каблуках и, по-видимому, возымел намерение уйти из комнаты. В то же мгновение Мартин бросился
— Эй вы, почтенный эксплуататор молодых талантов, — орал Мартин, — раскошеливайтесь, а не то я сам из вас повытрясу все до последнего цента!
Затем, обращаясь к испуганным зрителям, он прибавил:
— А вы лучше не суйтесь… не то и вам влетит так, что своих не узнаете.
Мистер Эндс задыхался, и Мартину пришлось слегка разжать пальцы, чтобы дать ему возможность изъявить согласие на предложенные условия. После исследования собственного кармана управляющий делами извлек, наконец, четыре доллара и пятнадцать центов.
— Выворачивайте карман! — приказал ему Мартин. Появились еще десять центов, Мартин для верности дважды пересчитал добычу.
— Теперь за вами дело! — крикнул он мистеру Форду. — Мне следует еще семьдесят пять центов!
Мистер Форд с готовностью выложил содержимое своих карманов, но у него набралось лишь шестьдесят центов.
— Ищите лучше, — сказал ему Мартин с угрозой, — что у вас там торчит из жилетного кармана?
В доказательство своей добросовестности мистер Форд вывернул оба кармана наизнанку. Из одного выпал картонный квадратик. Мистер Форд поднял его и хотел сунуть обратно в карман, но Мартин воскликнул:
— Что это? Билет на паром? Давайте сюда. Он стоит десять центов. Значит, теперь у меня, если считать вместе с билетом, четыре доллара девяносто пять центов. Ну, еще пять центов!
Он так посмотрел на мистера Уайта, что этот субтильный джентльмен мгновенно извлек из кармана никелевую монетку.
— Благодарю вас, — произнес Мартин, обращаясь ко всей компании, — всего хорошего!
— Грабитель! — прошипел ему вслед мистер Эндс.
— Жулик! — ответил Мартин, захлопывая за собою дверь.
Мартин был упоен своей победой, до такой степени упоен, что, вспомнив о пятнадцати долларах, которые ему должен был «Шершень» за «Пери и жемчуг», решил незамедлительно взыскать и этот долг. Но в редакции «Шершня» сидели какие-то гладко выбритые молодые люди, сущие разбойники, которые, видно, привыкли грабить всех и каждого, в том числе и друг друга. Мартин, правда, успел поломать кое-что из мебели, но в конце концов редактор (в студенческие годы бравший призы по атлетике) с помощью управляющего делами, агента по сбору объявлений и швейцара выставил Мартина за дверь и даже помог ему очень быстро спуститься с лестницы.
— Заходите, мистер Иден, всегда рады вас видеть! — весело кричали
Мартин поднялся с земли, тоже улыбаясь.
— Фу, — пробормотал он, — ну и молодцы ребята! Не то что эти трансконтинентальные гниды!
В ответ снова послышался хохот.
— Нужно вам сказать, мистер Иден, — сказал редактор «Шершня», — что для поэта вы недурно умеете постоять за себя. Где это вы научились этому бра руле?
— Там же, где вы научились двойному нельсону, — отвечал Мартин. — Во всяком случае, синяк под глазом вам обеспечен!
— Надеюсь, что и у вас почешется шея, — любезно возразил редактор. — А знаете что, не выпить ли нам в честь этого? Разумеется, не в честь поврежденной шеи, а в честь нашего знакомства.
— Я побежден — стало быть, надо соглашаться, — ответил Мартин.
И все вместе, грабители и ограбленный, распили бутылочку, дружески согласившись, что битва выиграна сильнейшими, а потому пятнадцать долларов за «Пери и жемчуг» по праву принадлежат «Шершню».
Глава тридцать четвертая
Артур остался у калитки, а Руфь быстро взбежала по ступенькам крыльца Марии Сильвы. Она услышала торопливый стрекот пишущей машинки и, войдя, застала Мартина дописывающим последнюю страницу какой-то рукописи. Руфь специально приехала узнать, придет ли Мартин к обеду в День благодарения, но Мартин, в творческом порыве, не дал ей рта раскрыть.
— Позвольте прочесть вам это! — воскликнул он, вынимая из машинки страницу и откладывая копии. — Это мой последний рассказ. Он до того не похож на все другие, что мне даже страшно немного, но почему-то мне кажется, что это хорошо. Вот судите сами. Рассказ из гавайской жизни. Я назвал его «Вики-Вики».
Лицо Мартина пылало от возбуждения, хотя Руфь дрожала в его холодной каморке и у него самого руки были ледяные.
Руфь внимательно слушала, но на лице ее все время было написано явное неодобрение. Кончив читать, Мартин спросил ее:
— Скажите откровенно, нравится вам или нет?
— Н-не знаю, — отвечала она, — по-вашему, это можно будет пристроить?
— Думаю, что нет, — сознался он. — Это не по плечу журналам. Но зато это чистая правда.
— Зачем же вы упорно пишете такие вещи, которые невозможно продать? — безжалостно настаивала Руфь. — Ведь вы же пишете ради того, чтобы зарабатывать на жизнь?
— Да, конечно. Но мой герой оказался сильнее меня. Я ничего не мог поделать. Он требовал, чтобы история кончилась так, а не иначе.
— Но почему ваш Вики-Вики так ужасно выражается? Ведь всякий, кто прочтет это, будет шокирован его лексиконом, и, конечно, редакторы будут правы, если отвергнут рассказ.
— Потому, что настоящий Вики-Вики говорил бы именно так.
— Это дурной вкус.
— Это жизнь! — воскликнул Мартин. — Это реально. Это правда. Я должен описывать жизнь такой, как я ее вижу.