Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.
Шрифт:
И, сидя в карете автомобиля рядом с этим тяжело дышащим и ласково на нее посматривающим стариком, она знала: с нею рядом сидит ее счастливый случай, ее счастье. И поэтому Верочка улыбнулась старику…
— Так! — сказал тот. — В машинах каталась когда?
— Нет, — ответила Верочка.
— А знаешь, кто я такой?
— Нет…
— Барыбин. Слышала?..
Ах, Верочке так хотелось бы сказать: «Да, знаю»… Ей, глупенькой, казалось, что «нет», троекратно повторенное, звучит неприлично, но она побоялась солгать и быть пойманной,
— Не-ет!
— А по Сибири вот меня всякий знает, — сказал Барыбин и почему-то вздохнул. — Миллионщик я!
Теперь и Верочка вздохнула.
— О чем? — спросил Барыбин.
Верочка промолчала.
— Ты на белочку похожа, — сказал Барыбин. — Беленькая! Да ты не беспокойся, я тебе денег дам. У тебя отец-то кто? Из благородных, чай?
— У меня отца нету, — ответила Верочка, — он ушел от мамы, когда я еще не родилась…
— Значит, из благородных, — убежденно сказал старик.
Тут, вспомнив про Ваню (Иван Иванович сморщился). Верочка неожиданно залилась слезами. И, заплакав, уткнулась личиком в душистые бобры Барыбина. Она сделала это инстинктивно, искренно; нарочитости в этом имелось, может быть, лишь микроскопическая доля, ибо ведь все-таки девочка была уже испорчена улицей и этой же улицей обесчещена. И поэтому, плача, она не только слухом, но и всем существом своим ловила старческий шепот над своей головой:
— Не плачь, слышь, не реви, дурочка! Барыбин с тобой… он тебе отцом будет!
И на этом месте судьба, как ножом, разрезала на две части жизнь Верочки. Когда утром, в прекрасном, специально для нее снятом номере «Европейской гостиницы» она прочла в газете слезливый фельетон про девочку-модистку, которую вчера на Бассейной чуть было не задавил автомобиль, и о том, как плакала эта девочка и просила смерти над изуродованной картонкой с нарядом, — всё это показалось ей уже лишь страшным, но обманным сном.
А в соседнем номере звонил в это время по телефону Барыбин, вызывал знакомого директора гимназии и, вызвав, говорил ему:
— Ты, дружок, загляни-кось сейчас ко мне. Дочку я себе нашел, а она учиться хочет, — так твой совет, дружок, требуется…»
III
В передней послышался звонок. По столовой протопали грузные ноги кухарки.
«Вера вернулась», — подумал Иван Иванович и, положив рукопись на стол, пересел от стола на диван, — ему не хотелось, чтобы жена застала его врасплох за чтением этой автобиографии, к которой он имел столь немаловажное касательство. И он не ошибся. Вера Петровна, войдя в кабинет и без поцелуя прижавшись холодной от мороза крепкой щекой — обычная ее ласка — к щеке мужа, сейчас же спросила:
— Ну, прочел рассказ этой Барыбиной? Славно, не правда ли? Только название надо изменить, уж очень дикое!..
— Автобиография какая-то! — неопределенно ответил Столбунцов. — И ты обратила внимание: героиня, — он криво усмехнулся, — твоя тезка, Вера, этот купец-благодетель — Барыбин, и автор — В. Барыбина…
— Нет, я об этом не подумала, но другое мне показалось странным. — Вера Петровна направилась к столу и взяла рукопись. — Конец… Ты еще не дочитал?.. Так я прочту… Понимаешь, она ищет этого своего обольстителя, студента Ваню, наконец находит следы его существования…
— Что ты говоришь? — неестественно стремительно удивился Иван Иванович и, встав, зашагал по кабинету. — Мне вообще не нравится этот рассказ, и, знаешь, у меня почему-то ужасно разболелась голова… Оставим эту Барыбину. Какая-нибудь психопатка!..
— Действительно, ты сегодня какой-то странный, — забеспокоилась Вера Петровна. — Но ведь тут всего несколько слов.
— Она, героиня, разыскала своего Ваню и хочет ему написать, но боится, ибо Ваня уже женат, очень любит свою жену, — она всё это выяснила, — ведет честную трудовую жизнь, и героиня не хочет даже ненароком причинить ему неприятность.
— Она очень милая, право! — успокаиваясь, вздохнул Иван Иванович. — Но прошу тебя, оставим всё это. Очень хорошо, что ты не опоздала к ужину, пойдем кушать…
— Но, милый, — строго сказала Вера Петровна, — это уже капризы! Я говорю с тобой об этом рассказе не зря — нам надо решить, возьмем ли мы его для новогоднего номера… Я нахожу, что у рассказа, вообще прекрасного, нет конца: она, эта Барыбина, заканчивает его тем, что героиня все-таки пишет Ване письмо, в котором просит, чтобы он пришел встретить Новый год в этом — ну, как его! — очень фешенебельном ресторане на Морской…
— Но куда же этот Ваня денет свою жену? — недоуменно вырвалось у Ивана Ивановича.
— Ну, милый, — засмеялась Вера Петровна симпатичной ей наивности мужа, — об этом она не думает, конечно. Если он захочет повидать обольщенную им когда-то девушку, которая, видимо, продолжает еще его любить, он сумеет всё устроить… Ведь мужчины так артистически умеют обманывать жен!..
— Но как, как?! — почти с просьбой приставал Столбунцов к Вере Петровне.
— Ты совсем глупенький в этом отношении, — ласково улыбнулась жена и протянула мужу губы. — И очень хорошо, за это-то я так тебя и люблю и так тебе верю. У нас общее дело, редкая, осмысленная совместная жизнь!..
IV
Рассказ, присланный Барыбиной, точнее — ее автобиография, выбил Ивана Ивановича из повседневной спокойной трудовой жизни. Во-первых, какая-то сила толкнула его разузнавать, что в действительности представляет собою эта самая Вера Барыбина.
Факты, изложенные в рассказе, оказались совершенно верными: да, усыновленная сибирским богачом, в прошлом году умершим, Верочка-модистка владела теперь баснословным состоянием. Ей было только двадцать лет, была она умна, добра и очень хороша собой.