Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3
Шрифт:
– Чем я обязан этому господину, чтобы оказывать ему какие-то любезности? Если я ему нужен, он может сам ко мне прийти!
Делорье прямо потащил его к Фредерику.
Они застали своего приятеля в спальне. Шторы и двойные драпировки, венецианские зеркала - ни в чем не было недостатка; Фредерик в бархатной куртке сидел, развалившись в глубоком кресле, и курил турецкие сигареты.
Сенекаль насупился, как ханжа, попавший на веселое сборище. Делорье окинул все единым взглядом, потом низко поклонился:
– Ваша светлость! Честь имею приветствовать вас!
Дюссардье бросился ему на шею.
– Так вы теперь богаты? Ах, вот это хорошо, черт возьми, это хорошо!
Сизи явился с крепом на шляпе. После смерти своей бабушки он располагал значительным состоянием и стремился не столько веселиться, сколько отличаться от других, быть не как все, носить «особый отпечаток». Так он выражался.
Был уже полдень, и все зевали; Фредерик поджидал еще кого-то. При имени Арну Пеллерен состроил гримасу. Он смотрел на него как на ренегата с тех пор, как тот бросил искусство.
– А что, если обойтись без него? Как вы скажете?
Все были согласны.
Слуга в высоких гетрах распахнул дверь, и гости увидели столовую, стены которой были отделаны широкой дубовой панелью с золотым багетом; на двух поставцах стояла посуда. На печке подогревались бутылки с вином; лезвия новых ножей блестели рядом с устрицами; в молочном оттенке тончайших стаканов было что-то нежно манящее, и стол гнулся от дичи, фруктов, разных необыкновенных вещей. Эти тонкости Сенекаль не мог оценить.
Он первым делом потребовал простого хлеба (как можно черствее) и по этому случаю заговорил об убийствах в Бюзансэ и о продовольственном кризисе.63
Ничего бы этого не случилось, если бы больше заботились о земледелии, если бы все не было отдано во власть конкуренции, анархии, злосчастного принципа «свободной торговли». Вот как создается денежный феодализм, худший, чем феодализм былой. Но берегитесь! Народ в конце концов не выдержит и за свои страдания отплатит капиталистам кровавыми приговорами либо разграблением их дворцов.
Фредерику представилось на миг, как толпа людей с голыми руками наводняет парадную гостиную г-жи Дамбрёз и ударами пик разбивает зеркала.
Сенекаль продолжал: рабочий вследствие недостаточности заработной платы несчастнее, чем илот, негр или пария, особенно если у него дети.
– Путем удушения, что ли, избавляться ему от них, как рекомендует, не помню уж какой, английский ученый, последователь Мальтуса?64
И он обратился к Сизи:
– Неужели же мы дойдем до того, что будем следовать советам гнусного Мальтуса?
Сизи, не знавший ни о гнусности, ни даже о самом существовании Мальтуса, ответил, что бедным все-таки много помогают и что высшие классы...
– А! Высшие классы!
– проговорил с насмешкой социалист.
– Во-первых, никаких высших классов нет; человека возвышает лишь его сердце. Нам не надо милостыни, слышите! Мы хотим равенства, справедливого распределения продуктов.
Он требовал, чтобы рабочий мог стать капиталистом, как солдат - полковником. Цехи, ограничивая число подмастерьев, по крайней мере препятствовали чрезмерному скоплению рабочей силы, а чувство братства поддерживалось празднествами, знаменами.
Юссонэ, как поэт, жалел о знаменах; Пеллерен - также, ибо имел к ним пристрастие с тех пор, как в кафе «Даньо» слышал беседу поборников фаланстера. Он заявил, что Фурье великий человек.
– Полноте!
– сказал Делорье.
– Старая скотина видит в государственных переворотах проявление божественного возмездия! Это вроде чудака Сен-Симона и его школы с их ненавистью к французской революции - кучка болтунов, желающих восстановить католицизм.
Г-н де Сизи, вероятно из любознательности или для того, чтобы показать себя с хорошей стороны, тихо спросил:
– Так эти ученые держатся других взглядов, чем Вольтер?
– Этого я уступаю вам!
– ответил Сенекаль.
– Как? А я думал...
– Да нет же! Он не любил народ!
Потом разговор перешел на современные события: испанские браки, рошфоровскую растрату, новый капитул Сен-Дени,65 который приведет к увеличению налогов. По мнению Сенекаля, они и так были достаточно велики.
– И для чего, боже ты мой? Чтобы воздвигать дворцы для музейных обезьян, устраивать на площадях блистательные парады или поддерживать среди придворных лакеев средневековый этикет!
– Я читал в «Журнале мод», - сказал Сизи, - что в день святого Фердинанда на балу в Тюильри все были наряжены паяцами.
– Ну, разве это не плачевно!
– сказал социалист, с отвращением пожимая плечами.
– А версальский музей!
– воскликнул Пеллерен.
– Стоит о нем поговорить! Эти болваны укоротили одну из картин Делакруа и надставили Гро!66 В Лувре так хорошо реставрируют полотна, так их подчищают и подмазывают, что лет через десять, пожалуй, от них ничего не останется. А об ошибках в каталоге один немец написал целую книгу. Честное слово, иностранцы смеются над нами!
– Да, мы стали посмешищем Европы, - сказал Сенекаль.
– Все потому, что искусство подчинено короне.
– Пока не будет всеобщего избирательного права...
– Позвольте!
– Художник, которого уже двадцать лет не принимали ни на одну выставку, негодовал на Власть.
– О, пусть нас оставят в покое. Лично я не требую ничего! Но только Палаты должны были бы с помощью законов оказывать поддержку искусству. Следовало бы учредить кафедру эстетики и найти такого профессора, который был бы и практиком и в то же время философом и, надо надеяться, сумел бы объединить массы. Хорошо бы вам, Юссонэ, коснуться этого в вашей газете!